Аркадий Арканов - Вперёд в прошлое

– Ты знаешь, – сказала она, – наверное, ты такой же, как все... Только ведешь себя более сдержанно...

– Почему ты так решила?

– Ты тоже, когда узнал, что я была на хоккее, повел себя так, как будто я тебе чем-то обязана...

– Ты мне ничем не обязана! – разозлился я.

– Тогда почему ты злишься?

– Я скажу тебе, почему! Скажу! Только сначала ты мне ответишь, почему ты сегодня ушла со мной с вечера? – почти закричал я.

– Захотела и ушла, – улыбнулась она. – Я люблю с тобой гулять...

– А с Павлином и Кухаревым любишь все остальное, да?

– Это они тебе сказали?

– Это все говорят!! Понятно?

– Такой же, как они! – выкрикнула она и вдруг начала хохотать. – Такой же!.. Такой же!..

Она присела на корточки и, глядя на меня снизу, хохотала и все повторяла, что я такой же...

И я вдруг бросился на нее и свалил на землю. Мы оказались рядом. Я прижал ее к земле и стал тыкаться в ее лицо, как слепой котенок, стараясь найти ее губы... Она рванулась в сторону и ударила меня ладонью по лицу. Я тут же выпустил ее и сел на землю. Она не раскричалась, не стала ругаться. Она стояла передо мной, сидящим на земле, и смотрела на меня своими прекрасными, округлившимися вдруг глазами. А потом она сказала, часто-часто дыша:

– Иди! Поделись впечатлениями с такими же, как ты... Дурак!

И она ушла.

Я поднялся, сделал несколько шагов и опустился на могилу.

«Что же это? – думал я. – Что же это со мной? Для чего?.. Для чего?.. Теперь все... Все! Все!»

Это удушливое короткое слово дошло до меня вдвойне, втройне, потому что я вдруг совершенно отчетливо понял, что Павлин и Кухарев врали! Да, врали! Им больше ничего не оставалось делать! А я, полный идиот, верил! И вот результат... Я обмазался с головы до ног! Обмазался! Обмазался!.. Я не знал, что теперь делать. Куда идти, зачем идти?.. Я вдруг покрылся холодным потом, ослабел, и меня начало тошнить...

Утром в понедельник я пошел в школу минут на двадцать раньше. Я не знал, как я посмотрю в глаза Сухарику. Вся эта нелепая история висела на моей шее тяжелым камнем, давила на мозги и делала меня каким-то плюгавеньким гаденышем. Спокойно все объяснить? Но что? Я уже пытался что-то объяснить в субботу. И еще. После подпольной «пьянки» и выслушивания очаровательных монологов Павлина и Кухарева я стал невольным их союзником. А мне этот союз нужен был как собаке пятая нога...

Они ждали на углу школы и заметили меня еще издали. Пройти с независимым видом? Игнорировать? Нет. Теперь это невозможно – поздно. А как развязаться?.. И я с мрачным видом подошел к ним.

– Ну? Как культпоход? – спросил Павлин.

– Так, как и должно быть, – сказал я удобную для себя фразу, которая в одном значении должна была разозлить моих собутыльников, в том же значении не роняла в их глазах моего мужского достоинства и в противоположном значении оставляла меня формально чистеньким: действительно, субботняя история так и должна была закончиться, и было бы странным, если бы она закончилась иначе.

– Молодчик! – сказал Кухарев и добавил кое-что еще в адрес Сухарика.

«Давайте, милые! – думал я. – Валяйте! Плюйте в мою душу! Я сам сделал из нее помойное ведро!»

И в этот момент из-за угла показалась Сухарик. Она прошла мимо нас так, как будто мы здесь и не стояли. И напрасно я, как баран, уставился на табачный ларек, пытаясь показать, что я оказался в этой компании случайно.

– Поздоровайся с Кузнечиком! – крикнул ей вслед Кухарев.

– Сорока-белобока! Кашку варила, детей кормила!..

Павлин знал эту считалочку и сказал ее с продолжением, загибая пальцы и громко.

И тут же все решилось само собой. Я бросил портфель на землю, размахнулся и ударил Павлина кулаком в лицо.

– Ах, сука! – закричал Кухарев и врезал мне сбоку по скуле.

Я повернулся, хотел врезать ему, но промахнулся, и Павлин сзади припечатал мне по носу. Мне показалось, что нос у меня мгновенно разбух до невероятности и наполнился чем-то так, что стало трудно дышать. Я инстинктивно схватился за лицо руками и получил новый удар, от которого потерял равновесие и упал. И меня начали бить, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся злость к Сухарику и ко мне. И в отношении меня они были по-своему правы.

– Ниже пояса не бей! – взвизгнул Павлин. – А то он прыгать не сможет!..

Но мне хватило и выше пояса.

Как хорошо, что в эту минуту никого не было рядом. Они недолго меня били. И пошли в школу. Они знали, что с моей стороны апелляции не будет...

Я поднялся, отсморкался и, прикрывая лицо от встречных прохожих, пошел домой.

Я шел и ни о чем не думал. Ни о том, что я не пошел в школу. Ни о том, что я скажу матери. Я даже не чувствовал боли. Мне было так легко. Я был чист! Не столько перед собой, сколько перед ней! Меня даже не волновало, видела она это побоище или не видела. Мне важно было только одно: что теперь я могу смотреть на нее чистыми, зажившими от фингалов глазами. А это – грандиозное ощущение!..

Меня вызывают. Я должен прыгнуть в последний раз. Я трогаю свой фингал и разбегаюсь...

Грохаюсь в яму, стремительно выскакиваю из нее, смотрю на планку и понимаю, что взял...

– Не успел! Ах, черт, не успел! – кричит Нос, показывая на фотоаппарат.

– Первое место! Первое место! – подбегает ко мне физрук и, сграбастав, целует меня в лоб.

Судья топчется возле стойки, чего-то там вымеряет, проверяет...

А я вижу только одно: Сухарик поднимается со скамейки... Неужели она подойдет ко мне?..

Кстати, это уже не имеет значения, так как я сказал в самом начале, что наши отношения с Сухариком ни во что не превратились.

Просто в девятом классе нравилась мне одна девочка.

МИТТЕЛЬШПИЛЬ

И вот в то лето 1951 года судьба коварно предоставила мне выбор очередного важного хода.

Серебряная медаль давала право поступления в высшие учебные заведения без вступительных экзаменов. Медалисты проходили только собеседование. В те годы медицинские институты не пользовались особой популярностью у мужчин, каковыми мы тогда уже себя считали. Медицина была уделом в основном девушек. А вот стать студентом МГУ, МГИМО, Московского инженерно-физического института и некоторых других было предметом мечтаний. Но принимали в эти престижные вузы далеко не всех. И не только по уровню образования и способностей, но и по анкетным данным. Еще продолжалась начатая во второй половине 1940-х борьба с так называемым космополитизмом. И не секрет, что под понятие «космополит» подпадали лица в основном еврейской национальности. Но срабатывал не только пресловутый «пятый пункт» заполняемых анкет. Влияли и другие анкетные данные: были ли в семье репрессированные и родственники, проживавшие во время войны на оккупированной территории, и т.п.