Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская
Много времени Вацлав проводил в музеях и картинных галереях, особенно в Эрмитаже. Он был большим поклонником Гольбейна и Дюрера, но всего сильней его привлекали итальянские мастера эпохи Возрождения. Он внимательно изучал их шедевры, в особенности картины Леонардо, Рафаэля и Микеланджело. Он понял, что в движениях важнее всего гармония и красота, а техника существует лишь для того, чтобы артисты могли с большим совершенством осуществить свои замыслы. С того дня, как Вацлав усвоил этот урок, он стал применять это знание в своем танце. Теперь гармоничность движений стала для него важнее, чем количество пируэтов и антраша, даже если танец от этого становился менее бравурным. В результате его танец сделался изящнее и притягательнее для зрителей, и публика чувствовала эту перемену, даже если не могла определить, что именно изменилось.
Вацлав, когда был свободен, долго гулял по вечерам вдоль каналов. Туман окутывал дома и своды мостов тонким светящимся покрывалом. Это был таинственный полумрак, укрытый от солнца; это было время для спокойного размышления. Время от времени Вацлаву вспоминался образ монаха-проповедника, приходивший ему на ум в раннем детстве. Жить чистой аскетической жизнью, быть учителем для народа, искать истину — все это имело для него необыкновенное очарование. Но каждый раз всепобеждающая любовь к танцу оказывалась сильнее.
Вскоре после того, как Вацлав окончил школу, его мать переехала в более просторную квартиру, где ее соседями были люди из более высоких слоев общества. Эта квартира обходилась им гораздо дороже, и расходы на нее намного превышали их денежные возможности, но мать и сын были должны жить так, как положено артисту Императорского театра. Вацлав восемь лет прожил в роскоши за счет царя. Покинув школу, где все, что можно себе представить, он получал, не думая о деньгах, теперь он должен был жить сам и кормить брата и сестру на шестьдесят рублей в месяц. Однако в это время одежда, еда и труд были в России достаточно дешевы. Элеонора наняла служанку. Квартира была уютной, и в ней поддерживалась идеальная чистота. Вацлав унаследовал от матери ее аккуратность, любовь к порядку и чистоплотность. Он всегда имел опрятный и ухоженный вид даже после нескольких часов тяжелых упражнений.
Элеонора Береда была великолепной поварихой и сама готовила Вацлаву еду. Она обожала этого сына, который был ее любимым ребенком, и Вацлав отвечал ей такой же горячей любовью. И позднее, когда они расстались, Вацлав каждый день, даже когда был совсем без сил от усталости, посылал матери письмо, хотя писать не любил и никогда не писал никому другому.
По субботам и в летние месяцы Броня возвращалась домой из Императорской школы. В такое время Вацлав продолжал давать ей уроки, которые начал в прежние годы. И она почти бессознательно переняла у него творческий склад души, его идеи и его чувство формы.
Единственной тенью, которая омрачала спокойную жизнь семьи, была неизлечимая болезнь Станислава. Мать держала его дома, ухаживала и присматривала за этим мальчиком, который был умственно отсталым, хотя большую часть времени покорным и послушным. Его ничего не выражавшее лицо освещалось радостью каждый раз, когда Вацлав немного танцевал для него в квартире. Станислав был удивительно красив — светловолосый и голубоглазый, похожий на свою мать, он был немного выше Вацлава, которого просто обожал. Он делал все, что предлагал ему Вацлав, а когда становился легко возбудимым, Вацлав мог успокоить его всего одним словом.
Однажды во время праздника, когда они все были дома, во время обеда Станислав пришел в возбуждение. Они попытались успокоить его, как обычно, но не смогли, а когда Элеонора строго приказала Станиславу, чтобы он вел себя смирно, тот вдруг направил на нее нож. Вацлав, который был невероятно быстрым, успел вовремя схватить его за руку и утихомирил.
Однако после этого случая Элеонора и Вацлав решили последовать совету врачей, которые знали, что Станислав мог в любую минуту стать опасным, и поместить его в психиатрическую больницу. Какая это была мучительная минута для них всех! Вацлав сделал все необходимое, чтобы поместить своего брата в самую лучшую государственную лечебницу из тех, на которые у них хватало средств, а позже приходил к Станиславу каждое воскресенье вместе с матерью и приносил маленькие подарки ему и медицинским сестрам, которые за ним ухаживали.
Каждую трагедию в своей жизни Вацлав принимал с таким внешним спокойствием, что казалось, будто она ему безразлична. Но в душе он чувствовал ее глубже, чем другие, и переносил с почти восточной покорностью судьбе.
Вацлав не ходил со своими ровесниками в кафе и мюзик-холлы. Он делил свою жизнь только между матерью и искусством. В Мариинском театре его любили за постоянное спокойствие, вежливость и сдержанность; и его сослуживцы, и те, кто стоял выше, уважали его, несмотря на его молодость. Примы-балерины любили его не только как прекрасного партнера, но и потому, что он имел приятные манеры и с ним было легко работать. Даже танцовщики находили для него доброе слово. Все любили его, он не вызывал ни злобы, ни зависти ни в ком, за исключением Анны Павловой, которая в то время уже была примой-балериной. Она отличалась изяществом танца, а по технике не имела себе равных и почти достигла того совершенства, с которым танцевала Кшесинская. То, что Павлова смогла возродить давно исчезнувшее очарование Тальони, создало ей высокое положение в Мариинском театре. Однажды вечером она, протанцевав па-де-де с Вацлавом, заметила по крикам, что публика вызывала его чаще, чем ее, и упала за кулисами в обморок от зависти и злобы. Вацлав, чуждый зависти, жалел ее.
Великодушная Кшесинская, всегда готовая помочь, устраивала в своем гостеприимном доме приемы, проявляя при этом большую щедрость. В этом доме Вацлав встретился с князем X., хорошо воспитанным аристократом, имевшим восхитительные манеры и декадентские вкусы. X. окружал себя самыми привлекательными молодыми людьми из престижных полков и Пажеского корпуса и жил в атмосфере пресыщения и почти развратного потакания своим страстям. Вацлав очень понравился князю, как только их представили друг другу, и X. часто приглашал его в свой дворец. Вацлав, которому было только семнадцать лет,
