Люди – книги – люди. Мемуары букиниста - Татьяна Львовна Жданова
Что приносили эти арбатские старушки? Ассортимент их авосек определить было не трудно. По преимуществу это были французские «желтые романы», которые называли так по цвету их бумажных обложек, изданные в конце XIX или начале XX века; книги из серии «Розовая библиотека», предназначенные для детского чтения – книжки в красных твердых переплетах с золотым тиснением, изданные в то же время, что и желтые романы; немецкие сентиментальные романы Вернер или Марлитт, или Зюдерманн того же периода (это были иллюстрированные добротные издания в твердых переплетах с цветной картинкой на верхней крышке, отпечатанные готическим шрифтом); реже у них встречались английские книжки издания «Таухниц» того же времени выхода в свет. Арбатские старушки обычно продавали книги, а не покупали их, и часто удивлялись тому, как дешево стоят теперь те книги, которыми они так дорожили в детстве и в юности. Они расставались с ними, чтобы купить себе хлеб, масло, молоко, чтобы дожить до следующей пенсии. Когда я начала работать, этих старушек уже было мало, а потом они постепенно совсем исчезли.
Для меня особую категорию составляли люди, жившие на Большой Черкизовской улице. Их я тоже часто угадывала. Я открывала чей-нибудь паспорт и думала: вот сейчас я увижу 30-е отделение милиции г. Москвы, ул. Б. Черкизовская, дом такой-то. Меня эта улица интересовала по двум причинам. Во-первых, двое из моих «тридцать шестых» жили на этой улице, а во вторых, в те времена она только начала застраиваться недорогими кооперативными домами, квартиры в которых были по карману средней интеллигенции – преподавателям вузов, переводчикам, врачам. Народ там жил тогда деловой, некоторые ездили за границу, и книги они приносили обычно хорошие – словари, учебники, художественную современную литературу, хорошие альбомы по искусству, современную специальную литературу – в общем, ходовой товар. С ними было легко иметь дело.
Был ещё один конкретный адрес – Ленинский проспект, дом 13. Правда, туда чаще приходилось выезжать на отбор и оценку целых библиотек. Это был академический дом, и после смерти очередного светила науки его безутешная вдова (или сирота) начинала распродавать все книги. Но даже если из этого дома приходила какая-нибудь «продавательница» с одной – двумя книгами, сразу было понятно, откуда ветер дует. В этом доме, например, жил известный востоковед Н. И. Конрад, составитель «Большого японско-русского словаря». В квартиру к его вдове мы ездили не один раз.
Кстати, об академических и профессорских вдовах. К ним я испытывала прямо-таки классовое чувство. Конечно, вдова вдове рознь, однако академические и профессорские вдовы отличались на редкость тоскливым однообразием. По большей части они входили замуж за своих Ваней или Васей, когда те были ещё молодыми и только подавали надежды. За долгую жизнь Вани и Васи успевали многому научиться, учили других, писали свои диссертации, проявляли все свои способности и в результате выбивались на самый верх. А их Маши и Моти, как правило, оставались теми же поломойками и судомойками, какими они были в молодости, только разбогатевшими и привыкшими к сытой жизни. Когда же их дорогой Ваня или Вася покидал земную юдоль, жизнь этих дам круто менялась. Они просто не представляли себе, как они теперь будут жить в своих больших квартирах на вдовью пенсию. Жизнь им представлялась полной катастрофой. Они искренне считали себя самыми несчастными существами, потому что лишились стабильного и крупного, по советским меркам, ежемесячного дохода, каких-то пайков, путёвок в санатории и не были в состоянии оплачивать домработниц. Начать где-нибудь работать им и в голову не приходило, да и кто бы их взял? И вот они почти все принимались ныть и жаловаться на жизнь и продавать книги дорогого Васи или Вани. Помню одну такую «горькую вдову», которая часами умоляла по телефону Елену Павловну приехать к ней домой и ещё раз (в десятый, наверное) пересмотреть остатки библиотеки покойного мужа, иначе она умрет с голоду. Елена Павловна стонала и посылала туда меня, чтобы я отобрала хоть десяток ненужных нам книг, лишь бы от неё отвязаться. Помню эту дамочку в халате в огромной и какой-то захламленной квартире и помню золотые кольца у неё на руках с большими красивыми камнями. Помню, как при виде этих перстней меня охватывала злость – сидит вся в золоте и жалуется на бедность, чертова баба! Посмотрела бы она на то, как мы все живем. И ещё у неё хватает наглости нас доставать!
Правда, были и совсем другие вдовы. Приблизительно через год после того как я начала работать в магазине, меня пригласили оценить библиотеку покойного профессора Дементьева, очень известного орнитолога. Кажется, часть его книг приобретала библиотека МГУ, где он преподавал, какую-то часть забирала ВГБИЛ, а что-то я отбирала для нас. Так вот, вдова этого профессора была очень милой, доброй, разумной и приятной пожилой женщиной. У неё была дочь и две внучки, и она все время приговаривала, что деньги, которые она получит за эти книги, пойдут девочкам на образование. Она не ныла и не жаловалась и рассуждала очень здраво. А ещё она кормила меня и Татьяну Н., которую выделяли мне в помощницы, супом и антрекотами. Их пятикомнатная квартира располагалась в корпусе «К» на Ленинских горах, в доме, где жили преподаватели МГУ Разбираться с огромной библиотекой помогал уже немолодой, даже седой ученик профессора, которого звали, кажется, Дмитрием Васильевичем. Он плохо слышал, пользовался слуховым аппаратом, и это помешало ему сделать большую карьеру. Он тоже был очень симпатичным и изо всех сил старался соблюсти интересы семьи своего учителя.
Помню ещё одну красивую и несчастную вдову. Жил-был на свете талантливый и очень известный (даже за границей) лингвист по фамилии Щ. Он был, как говорится, интересным мужчиной, но совсем слепым. Несмотря на это, женился на красивых женщинах. Последней его женой была хорошенькая и в общем-то милая женщина, бывшая его секретарша. Звали её Эмма Александровна, если я не ошибаюсь. Самого Щ. я не видела, но Александра Фроловна и Елена Павловна рассказывали о его феноменальной способности помнить, где именно стоит та или иная книга, и по звуку определять, там ли её ищут. «Нет – нет, Шура, – говорил он Александре Фроловне, – смотри полкой ниже, восьмая слева». Он сам назначал цены на свои книги, и весьма высокие, но все книги очень быстро уходили. Когда он умер, Эмма Александровна начала продавать книги мужа, потому что надо было кормить двоих
