Девушка в синем - Нина Александровна Тихонова
Толстая книга в красном сафьяновом переплете балетного критика Оскара Би[45] немедленно отметила это событие.
Серьезный труд, да еще на немецком языке, был мне, конечно, не по плечу. Зато на первом листе его красовалось знакомым почерком: «Нине Александровне Тихоновой на память от человека, который очень любит ее. Максим Горький».
Это был его последний подарок. На следующий день мы с бабушкой отбыли в маленький курорт в Гарце Зюдероде.
Прошло много лет, прежде чем я снова, и мимолетно увидела Алексея Максимовича. Конечно, тогда я об этом не подозревала, как не догадывалась и о назревавшем разрыве мамы с ним.
Через два месяца, по возвращении в Берлин, я узнала, что он уехал в санаторий в Саарау. Отсутствие его затянулось, и мало-помалу образ его бледнел в моей памяти, хотя у нас о нем часто упоминали, всегда в самом уважительном тоне, в котором для меня, неискушенного слушателя, не была замена никакая новая интонация. Правда, все мое внимание было захвачено важным событием.
Не помню, откуда в Берлин приехали Андрюшин отец, Анатолий Ефимович Шайкевич, и его вторая жена, Клавдия Павлова[46]. Зачастив к нам, Анатолий Ефимович с азартом рассказывал о своих планах организации балетной труппы, которую он затем возглавил в качестве художественного руководителя. Изо дня в день я жадно слушала, как разрабатывались планы репетиций, приглашения художников-декораторов, артистов балета и оперы. Директором, балетмейстером, главным характерным танцовщиком и душой всего предприятия стал Борис Романов[47], его ближайшими сподвижниками — прима-балерина Елена Смирнова[48] и ее партнер Анатолий Обухов[49]. Все трое незадолго до того прибыли из России после побега через румынскую границу. Они присоединились к Анатолию Ефимовичу и по вечерам обсуждали у нас свои планы. Слушать их было бесконечно увлекательно. Театральные замыслы, их сценическая реализация открывались мне и глубоко захватывали. Я переживала каждую подробность этих обсуждений, но, конечно, никто даже не замечал моего присутствия.
Афиша Русского Романтического театра
Эскиз занавеса Русского Романтического театра
Эскиз занавеса Русского Романтического театра
Борис Романов (Пьеро), Елена Смирнова (Коломбина) и Анатолий Обухов (Арлекин). «Миллионы Арлекина» Р. Дриго. Балет М. Петипа в редакции Б. Романова. Русский Романтический театр
«Королева мая» Х.-В. Глюка. Русский Романтический театр
«Боярская свадьба» на музыку М. Глинки, А. Даргомыжского и Н. Римского-Корсакова. Хореография Б. Романова. Русский Романтический театр.
Темпераментный, высокоодаренный Борис Георгиевич Романов до отъезда из России был балетмейстером Мариинского театра, где он, ученик и последователь Фокина[50], успел завоевать себе репутацию талантливого новатора. Искавший контакт со всем, что тогда в России было передового в искусстве, один из основателей «Бродячей собаки»[51], он и теперь, оказавшись на Западе, жадно впитывал все новшества.
Его жена — Елена Александровна Смирнова, последняя до революции танцовщица, получившая звание балерины Мариинского театра, и ее партнер, Анатолий Николаевич Обухов, первый танцовщик того же театра, были неразлучны и составляли ядро новорождающегося предприятия, в репертуар которого должны были войти балеты и короткие оперы. Последние, однако, сразу же после первой программы отпали, и Русский Романтический театр[52] окончательно превратился в балетную труппу.
Финансировать ее взялся немецкий табачный король Тютчев, покоренный красавицей Эльзой Крюгер[53], характерной танцовщицей, до революции пользовавшейся известностью на частных сценах России. Размах у нее и у Тютчева, обладавшего очень большим состоянием, был незаурядный и позволял основателям труппы безмятежно осуществлять свои планы. Эльза Крюгер и Клавдия Павлова стали солистками при кордебалете из тридцати человек, составленном из бывших артистов императорских театров и кое-какой берлинской молодежи.
После трех месяцев репетиций рождение Русского Романтического театра состоялось 15 октября 1922 года в берлинском театре «Аполло» на Фридрихштрассе, 218, о чем оповестили публику оригинальные афиши.
Свой путь театр выбрал храбро. Независимой была его позиция. Он не захотел приспосабливаться к модным «пессимистическим» вкусам публики. Он утверждал мироощущение, казалось бы устарелое, а на самом деле молодое, яркое, динамичное — романтику.
Темперамент, интуиция, творческое напряжение Романова захватили его артистов от первого до последнего. Под его руководством все работали с азартом и подъемом, все верили в свою — в его, Романова, правду и превосходили самих себя.
В переполненном темном зале только одним лучом прожектора освещена на занавесе эмблема театра работы Филиппа Гозиасона и Владимира Бобермана[54]. В оркестре кончили настраиваться скрипки. В партере наша семья, для которой Романтический театр стал уже родным, с замиранием сердца ждет подъема дирижерской палочки.
Первым номером идет «Королева Мая» — короткая опера-балет Глюка. Легкие группы участников, облаченные Львом Заком[55] в костюмы тонкого вкуса, гирляндами разбросаны на темном фоне декораций. Зрелище сразу захватывает публику. Никогда еще она не видела такой чудесной гармонии красок, такого соответствия с музыкой. Театральное действо передает весь шарм XVIII века несравненно правдивее, чем самые точные исторические воспроизведения. После нескольких арий и дуэтов, удовлетворительно, но не более, исполненных певцами, становится ясным: путь Романтического театра — балет, а не опера.
Антракт и вот — «Миллионы Арлекина». Сократив в одно действие двухактный балет Мариуса Петипа на музыку Дриго, Романов восхитительно наперчил остротами итальянской комедии дель арте, расшил блестками юмора виртуозные вариации и па-де-де.
Синее небо, балкончик на розовой стене, горбатый мост, под которым проплывает черная гондола, создают атмосферу Венеции эпохи Карпаччо.
Бриллиантовыми искрами рассыпаются балетные па в пиччикато, исполняемом Коломбиной — Смирновой, взрывом смеха взлетают в небеса кабриоли и заноски Обухова, вихрем пролетает в фарандоле толпа, задорно кувыркаются арапчата. И зал, и артисты переживают пьянящую радость, перед которой невозможно устоять.
Теперь — «Пир Гудала» на музыку Рубинштейна. Навеянный лермонтовским «Демоном», он открывает немецкой публике неведомый легендарный мир Кавказа, его экзотику, нежную женскую грацию, доходящие до экстаза мужские пляски. Среди участников «Пира» — Тамара — Эльза Крюгер, из тончайших нитей романтики сотканный женский облик, и всесокрушающая смесь неистовства и сдержанной силы — Романов, величайший из плеяды русских характерных танцовщиков.
Последний балет — «Боярская свадьба» на музыку Глинки, Даргомыжского и Римского-Корсакова. Декорация Павла Челищева[56] — одно из чудес русского театрального искусства. Его эскизы могут соперничать с произведениями Наталии Гончаровой
