Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг. - Коллектив авторов
Пробравшиеся через красные барьеры в большинстве попадали в Харьков. Капитан М. записал:
«Харьков, где в те дни жизнь била ключом, представлял собой разительный контраст умирающей Москве. Бросалось в глаза обилие офицеров всех рангов и всех родов оружия, фланирующих в блестящих формах по улицам и наполнявших кафе и рестораны. Казалось, что они наслаждались „миром“ после победоносной войны. Их веселая беспечность не только удивляла, но и наводила на очень грустные размышления. Им, как будто, не было никакого дела до того, что совсем рядом горсть таких же, как они, офицеров вела неравную и героическую борьбу с красным злом, заливавшим широким потоком просторы растерзанной родины».
Это записал отдавший «приказ себе» доброволец. Его не могли остановить на пути к цели ни уют и покой в своей семье, ни увещевания родных и друзей, ни то, что «с долей немалого удивления и даже сожаления смотрели (иные офицеры) на меня, когда я старался узнать у них, каким путем я мог бы попасть в Новочеркасск. Все же мне указали адрес какого-то „чудака-полковника, вербовавшего офицеров в Добровольческую армию“».
Для таких офицеров не могло быть никаких препятствий. «С вечерним поездом наша четверка выехала на Дон» и прибыла в Новочеркасск. Немцы препятствий не чинили.
Заключение
В первый период существования Добровольческой армии в ней было три полка, и каждый из них дал пример того, как можно было начать борьбу с надеждой на успех, если бы так поступили не немногие тысячи жертвенно любящих родину, а хотя бы десятки тысяч.
Первая воинская часть Добровольческой армии. Офицерский полк, сведенный из отдельных батальонов и рот, сформированных из офицеров. Офицеры распыленные, разобщенные стихией революции, сохранившие в себе «заговор» против нее и отдавшие себе «приказ» – «на Дон!» – одиночным порядком или небольшими группами, преодолев все препятствия, выполнили его.
Корниловский ударный полк просуществовал крепкой, неразложившейся частью до конца ноября, когда его командиру, полковник Неженцеву, стало ясно, что полку не миновать расформирования. Тогда он объявил официально о роспуске полка, а неофициально отдал приказ: полку собраться на Дону, предоставив каждому его чину выбор пути туда. Более четверти его состава добрались до Новочеркасска, где полк и был восстановлен. Полковник Нежинцев показал пример нерастерявшегося начальника.
Третьим полком Добровольческой армии был Партизанский. Он сформировался из мелких партизанских отрядов, начавших борьбу с красными на Дону. Эти отряды состояли из местных уроженцев и по преимуществу молодежи, которая не спрашивала, кто у них начальник, не обращала внимания на количество своих сил, как и начальники не считали числа своих партизан. Все боролись с полным напряжением сил.
Четвертый пример показал отряд полковника Дроздовского, соединившийся с Добровольческой армией позднее. На Румынском фронте Великой войны, чего не было на других фронтах, стали формироваться офицерские добровольческие отряды для борьбы с большевиками. Полный развал фронта ставил перед ними задачу идти на Дон для соединения с Добровольческой армией. Но высшее командование фронтом пало духом при виде быстро растущей большевистской стихии и давлении со стороны румын, требовавших роспуска отрядов. Не подчинился приказу командования лишь полковник Дроздовский. Он сохранил свой маленький отряд и повел его на Дон. В пути к нему присоединился еще меньший отряд из Одессы под командой полковника Жебрака, командира одного из полков, со знаменем этого полка. Имея около тысячи человек во всем отряде, полковник Дроздовский с боями привел его на Дон. Поход начался 26 февраля и 25 апреля закончился победным боем у Новочеркасска.
Эти четыре примера показали, что были полные возможности собрать и организовать силы для борьбы и в гораздо большем числе, чем они оказались на Дону. Упущена была масса возможностей, проявлена была нерешительность и, главное – смертельное для России, – забвение долга перед ней.
«Истинных сынов России» в то время оказалось слишком мало.
«…Должно упрекать всех и самого себя за проявленные слабости, нерешительность, отсутствие дерзания и пр., как бы все это по степени ни разнилось на деле. Эти упреки опровергнуть невозможно. Отвратительны самооправдания. С 1917 г. поставлен крест на всю прошлую службу каждого, где бы он ни служил, кем бы он ни был, если она не совпадала с дальнейшими делами во благо родины».
Генерал Михаил Васильевич Алексеев
В больном, беспомощном шестидесятилетнем старике в заношенной, некогда широкополой, а ныне обвисшей грибом синей шляпе, с повязанной красным фуляром щетинистой, давно не бритой щекой, в затрепанном неопределенного цвета пальто, с выстеганными по нему железными оранжевыми горошинами, невозможно было признать русской армии генерала Михаила Васильевича Алексеева.
Обессиленный мучительными приступами неизлечимой болезни, прибыл он в Новочеркасск для того, чтобы здесь приступить к созданию своего последнего земного дела, воспоминание о котором не раз смоет краски жгучего стыда с лица будущего русского человека, преисполнив гордости всякое честное русское сердце, огнем восторга зажжет глаза юности и научит ее, как надо любить Россию.
Вся Добровольческая армия есть плод безграничной веры генерала М.В. Алексеева в святыню земли Русской, ее великих страстотерпцев вождей и воинов в торжество вечной жизни над преходящим торжеством смерти.
Понимала, чувствовала и любила армия своего мудрого вождя, и вместе с ним, не считая жертв, сквозь удушаюшщие клубы красного тумана веровала сиявшему впереди свету. Имя ему – Россия!
За Россию
…Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления большевицкой власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую Родину, – это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока.
К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому Русскому народу.
Генерал ДЕНИКИН
Благоговейной рукой на черном аналое, при тусклом мерцании восковых свечей, я открываю старый фолиант. Тихо шелестят пожелтевшие страницы. В сплошном орнаменте черных крестов смотрят на меня длинные столбцы знакомых и дорогих имен…
Мир мертвым!
Колеблется пламя свечей, бегут по стенам робкие тени…
А там, за черным аналоем, зияет глубокий внутренний скат необозримой Чаши – Чаши страданий и
