Николай Богданов - О смелых и умелых
- Шутки над новичками отставить! Ясно?
КРАСНАЯ РЯБИНА
Трое суток неумолкаемо грохотал бой на краю Брянского леса. От деревни Кочки рукой подать. А на третий день в деревню ворвались немцы. Не слезая с мотоциклов, подкатывали гитлеровцы к каждому дому и кричали:
- Рус, выходи! Шнель!
Они гнали старого и малого на поле боя - собирать оружие и хоронить убитых.
Вместе с Арсением Казариным, колхозным конюхом, оставшимся теперь без коней, пошел и его внучек, сирота Алеша.
Они плелись позади всех, бородатый дед и босоногий мальчишка, тащивший на плече сразу две лопаты.
Когда Алеша увидел наших убитых солдат, он заплакал. Лицо, залитое слезами, сморщилось так, что все веснушки слились в одну.
- Молчи, - сказал дед, - это война! Чем реветь, посчитай-ка лучше, сколько фашистов наши постреляли! Недаром же наши полегли... Вечная им слава!
И дед стал хоронить убитых прямо в окопах, где застигла их смерть.
Оружие немцы приказывали стаскивать к большим грузовикам:
- Аллее, аллее, давай сюда!
Дед сердито кряхтел, еле двигаясь под грузом автоматов и ящиков со снарядами.
- Больно жадные! - ругался он, возвращаясь на поле боя. - Смотрите не подавитесь...
Потом он куда-то исчез. Алеша не сразу увидел его. Дед волочил за собой противотанковую пушку. Затащив ее в блиндаж под рябиновым деревцем, он стал ловко закапывать ее в одну могилу с нашими артиллеристами.
- Дед, ты это зачем? - удивился Алеша.
- Так надо! - прикрикнул на него дед и, оглянувшись, зачерпнул солдатской каской масло, натекшее из подбитого танка, словно черная кровь.
Он напитал маслом шинель и прикрыл ею затвор пушки.
- Теперь не заржавеет!
Почесав зудевшие цыпки на ногах, Алеша стал быстро закапывать клад, нажимая на лопату так, что у него заболели пятки. Он уже догадался, что задумал дед. А дед подкладывал в яму один ящик снарядов за другим: сгодятся!
- Заприметь место, - сказал дед, вытерев пот рукавом.
- Оно и будет приметное, - ответил Алеша. - Видишь: все корни пообрубили. Засохнет рябина-то.
- Ага, значит, под сухой рябиной! Запомним. Дед посмотрел на немцев, которые расхаживали по полю с засученными рукавами и так увлеклись, выворачивая карманы убитых, что ничего не заметили. Он усмехнулся:
- Постойте, вас еще жареный петух в макушку не клевал!
Алеша не понял задорных дедовских слов.
- А знаешь, дедушка, - сказал он, - немцы говорят, Гитлер уже в Москву вошел.
- Хотел с Москвы сапоги снести, а не знал, как от Москвы ноги унести.
- Это кто, дедушка?
- Да всякий, кто бы к нам ни совался. Я сам таковских бивал.
Алеша поглядел на деда. Всю жизнь он только и помнил, что дед с конями колхозными возится.
- Это когда же ты успел, дедушка?
- А в восемнадцатом году... Японцы лезли с Тихого океана, англичане со студеного моря, французы - с моря Черного. Всех и не сочтешь! А немец, так же вот, как теперь, от заката солнца шел. Тоже вначале потеснили они наши части, а как поднялась вся наша сила, ну и вымели мы их, как помелом.
- И ты сам их бил, дедушка? Дед крепко зажал заступ в руках:
- Всяких бивать приходилось. Один раз такое было диво на Архангельском фронте - сейчас помнится. Видим: идут на нас по болотам солдаты в юбках. Юбки клетчатые, коленки голые, ботинки желтые - ну, чисто бабы какие на нас ополчились. Ружья держат на бедре и сами трубки курят. Нам даже смешно стало. А потом как ударили мы и в лоб и с флангов - ни одного не упустили. Которых побили, а нескольких в плен взяли. Вот собрали мы их и спрашиваем: "Кто вас послал, юбошников? Чьи вы такие?" "А мы, говорят, английского короля шотландские стрелки". - "Ах, вы английского короля! Ладно". Поснимали мы с них юбки и прогнали обратно. Да и наказали с ними английскому королю: "Юбки понравились, присылайте еще!"
Мальчик засмеялся: вот он у него какой, дед!
А дед еще раз поглядел на немцев и сплюнул:
- Ишь засученные рукава! Постойте, штаны засучивать не пришлось бы!
...Уходя, Алеша и дед оборачивались, долго еще глядели на рельсовый путь, пролегающий невдалеке, на взорванный мост через речку Купавку, на холмик под рябиновым деревцем.
x x x
Дважды зима прикрывала белым снегом могилы первых героев войны, и дважды на них зацветали весенние цветы. А рябиновое деревце не завяло, как думал Алеша, - нет, оно подросло, стало выше и гуще, и рядом с ним поднялись молодые, пышные кусты.
Алеша часто приходил на холмик под рябиновым деревцем. Скоро ли доведется откапывать заветный клад?
Шел третий год войны. Обнищал народ, извелся под гитлеровцами. Надев суму, дед бродил по деревням, собирал милостыню. Но вот однажды, придя домой, он шепнул внуку:
- Собирайся, гром гремит!
В лесах не раз гремели выстрелы, с грохотом срывались под откос поезда, взорванные партизанами. Но такого грома еще не слыхали в деревне Кочки. Он был в сто раз сильнее того, что бушевал тогда, летом 1941 года.
- Пора, - сказал дед, - идет наша главная сила!
Алеша, как на праздник, надел свой лучший пиджак и, взяв на плечи две лопаты, ушел вместе с дедом в лес.
Подошли они к рябиновому деревцу, смотрит дед - а оно красное, как кровь. Облепили его рябиновые ягоды, крупнее, чем на всех других кустах.
- Эхма, - удивился дед, - до чего красна рябина-ягода!
Алеша хотел сорвать ягодку, да не посмел: вспомнил, что эта рябина над могилой.
Дед ударил заступом, и Алеша стал копать, нажимая изо всех сил на лопату. Земля слежалась, копать было трудно да и опасно: немцы могли увидеть.
По стальным путям мчались через Брянские леса на восток эшелоны. Немецкие танки, пушки, солдаты проносились в грохоте колес. - Поезд за поездом шли впритык друг к другу, через каждые десять минут,
Сквозь заросли кустов дед смотрел на них жадными глазами, как охотник, выбирая добычу получше.
Алеша устал, пот лил с него градом. Яма была ему уже по пояс, но пушки все не было.
- Дедушка, неужели утащил кто-нибудь?
- Нет, - сказал дед, - у этого клада стража... И вот что-то звякнуло об лопату. Звук ее отозвался прямо в сердце Алеши.
- Она, она голос подает!
- Копай тише, не повреди.
Дед, ощупав пальцами дуло, стал осторожно отгребать землю руками.
Вскоре старый и малый вытащили пушку, накрытую промасленной шинелью убитого артиллериста, и стали устанавливать ее под деревцем.
- Эх, обтереть-то нечем! - тревожился дед. - Замок в глине, шинель в глине.
- А вот, - сказал Алеша, - моей одежей! - и сорвал с себя пиджачок.
- Давай! Для большого дела чего жалеть!
Алеша не пожалел нового пиджака. И скоро пушка была готова к бою.
Дед не умел обращаться со сложным прицелом и наводил простым способом: открыл затвор и смотрел в дуло. Алеша заглянул за ним следом и увидел в кружке света фермы моста.
