Владимир Лесин - Генерал Ермолов

«Государю угодно [было] пожаловать меня четыре тысячи червонцами, Анною с бриллиантами и чином статского советника. — А Вы!!! — Граф Эриванский и с миллионом. Конечно, Вы честь принесли началу нынешнего царствования. Но воля Ваша, награда необыкновенная. Это отзывается Рымникским и тем временем, когда всякий русский подвиг умели выставить в настоящем блеске. Нынче нет лиры Державина, но дух Екатерины царит над столицею Севера… Голова кругом идет, я сделался важен. Ваше Сиятельство вдали, а я обращаюсь в атмосфере всяких великолепий»{694}.

Вот так и не иначе: победа Паскевича над персами «отзывается Рымникским», то есть Суворовым, а «дух Екатерины царит» над николаевским Петербургом. За что же надо было, позвольте спросить, ссылать такого дипломата «на явную гибель в Тегеран», в чём нас убеждали в детстве и юности учителя и большие ученые, вплоть до академиков. Помню, сорок лет назад, еще в начале шестидесятых, один очень не похожий на всех преподаватель многих древних и новых языков Ростовского университета с историческим образованием поставил перед нами на занятиях… по мёртвой латыни эту проблему. И помянуть его не грех — Сергей Федорович Ширяев. Очень интересный и поучительный семинар получился, хотя и не запланированный. И главное: никто не донес декану, тоже очень хорошему человеку, но ортодоксальному марксисту. Оттепель сказалась.

Потом-то молодые и совсем не молодые люди «подмерзать» стали, на себе убедился. Но книга-то моя об Ермолове, а не о Грибоедове, тем более — не воспоминания…

3 мая 1827 года Алексей Петрович покинул столицу Грузии, чтобы никогда уже в него не вернуться. Он уезжал, оскорблённый «торжествующей посредственностью», не получив от неё даже конвоя, в котором никогда не отказывали и простым путешественникам. В Тифлисе опальный генерал «выпросил его сам, а на военных постах по дороге давали начальники по привычке повиноваться» ему.

По пути Ермолов остановился в деревне своего давнего друга Алексея Фёдоровича Реброва где-то близ Пятигорска, хозяйство которого, основанное на использовании наемного труда, прославилось на всю Россию. Только в конце месяца прибыл генерал в Георгиевск, где ожидали его братья Сергей Николаевич и Дмитрий Николаевич Вельяминовы, чтобы продолжить путешествие домой вместе.

Алексей Петрович болезненно переживал отставку, хотя не признавался в этом даже самым близким друзьям. Так, в письме на имя двоюродного брата Петра Николаевича Ермолова от 30 мая из Георгиевска он писал:

«К половине июня надеюсь быть в Орле, где предамся жизни покойной. Много вытерпел я оскорблений, чтобы желать службы; буду стараться, и успею, то есть сумею, истребить из памяти, что я служил когда-то. Кончена моя карьера, и пламенное усердие мое к пользам отечества скроет жизнь безызвестная. Порадуются неприятели мои, но верно, что есть правосудие Божие!»

В другом письме к тому же адресату уже из Орла он писал: «Кажется, пережил я уже все неприятности и предстоит мне жизнь спокойная, безызвестная. Сколь непредсказуема участь человека! Теперь надо искать семейственного счастья. Не подумай, мой друг любезный, чтобы я имел глупость в мои лета помышлять о женитьбе, нет, я разумею приобрести дружбу родных, между которыми провести старость с меньшею скукою. Вот моя претензия!

Впрочем, в нынешнем веке происшествия теснятся в коротком пространстве времени так, что, имея пятьдесят лет, я надеюсь еще дожить до многого, и Бог знает, что со мною еще случится. Не грусти, любезный брат, о прошлом, ибо я сам переношу все молодецки. Посмотрим, что ожидает торжествующих!

Теперь примиряюсь я с моими врагами, ибо никому теперь не мешаю, быть может, прекратятся порицания»{695}.

Торжествующего Ивана Федоровича Паскевича ожидали чин фельдмаршала, титулы графа Эриванского и светлейшего князя Варшавского и должность наместника Царства Польского.

По пути в Орёл заехал Алексей Петрович в Таганрог, чтобы увидеть место кончины своего благодетеля Александра Павловича, вместе с которым, как считал он, было похоронено его счастье.

А был ли покойный император благодетелем Ермолова? До определённого момента, до лета 1825 года, — да, пока не стал подозревать чуть ли не всех, вплоть до людей из ближайшего окружения. От реальных и мнимых заговорщиков государь укрылся в Таганроге, надеясь оттуда развернуть наступление на своих врагов. Но они опередили его… Мне эта версия Владимира Брюханова очень нравится, потому что она убедительна. Какое впечатление вынес Алексей Петрович от посещения города, в котором ушёл из жизни Александр Благословенный, я не знаю…

Кончить эту главу моего повествования о жизни одного из самых блестящих героев прошлого мне хочется стихами неизвестного поэта, отразившего настроение русского общества первой половины XIX столетия:

Хоть дел великих окончаньяРукою ты не довершил,Но дух твой из глуши изгнаньяДругих к победам предводил.Свершить тебе не дали время,Но всюду там твои следы;Тобою брошенного семяРоссия соберёт плоды…

Глава пятнадцатая.

ЖИЗНЬ В ОТСТАВКЕ

НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

15 июня 1827 года Ермолов приехал в Орёл. Погостив некоторое время у отца, Алексей Петрович переселился в сельцо Аукьянчиково, где занялся перестройкой родительского дома, который стал для него с детьми слишком тесен. Он предусмотрел в нём гостиную, библиотеку, спальни, но столь малые, что в них «можно было укладывать людей только на ребро, как бритвы в шкатулке», как писал он Роману Ивановичу Ховену.

Скоро весть об отставке Алексея Петровича дошла до Петербурга. В связи с этим Петр Андреевич Вяземский писал, констатируя факт и горько иронизируя:

«О Ермолове, разумеется, говорят не иначе, как с жалостью, а самые смелые с каким-то удивлением. Впрочем, кажется, он, в самом деле, в соображениях и планах своих был не прав. У Провидения свои расчеты: торжество посредственности и уничижение ума входят иногда в итог его действий. Кланяемся и молчим…»{696}

Какие «соображения и планы» генерала Ермолова имел в виду князь Вяземский, неизвестно. Но «посредственность» действительно восторжествовала над «униженным умом» замечательного администратора и великого, по определению Тынянова, полководца. Участием в Отечественной войне и в походе русской армии по дорогам Европы он заслужил такую оценку.

В то же время в Новгородском имении Грузино переживал падение другой генерал, вынужденно сделавший ставку на великого князя Константина Павловича, Алексей Андреевич Аракчеев. Он выразил сочувствие опальному Алексею Петровичу: «Весьма желал бы с Вами видеться, но в обстоятельствах, в коих мы с Вами находимся, это невозможно»{697}. Обоим было запрещено покидать свои деревни…