Владимир Томсинов - Аракчеев

А его Шумский — неприкаянная душа — метался и страдал оттого, что не знал, к кому пристать, к кому привязаться. Уходя от Аракчеева, опять к нему возвращался. В октябре 1826 года поручик Шумский был переведен за «неприличные поступки» на службу во Владикавказский гарнизонный полк. «Неприличные поступки» его, по рассказам, ходившим тогда в публике, заключались в следующем: однажды поручик Шумский пришел в театр пьяным, вместе с арбузом, который во время спектакля и стал есть, вырывая рукою мякоть. Перед ним в кресле сидел какой-то купец с лысой головой. Шумский, съев мякоть арбуза, надел ему на голову пустую оболочку и громко, на весь театр сказал: «Старичок! Вот тебе паричок!» Поднялся шум. Шутник был арестован. Утаить от императора этот возмутительный поступок офицера было невозможно. Шумский был направлен для исправления на Кавказ. По другим свидетельствам, находясь в театре, пьяный Шумский вместо того, чтобы хлопать, как все зрители, в ладоши, шлепал ладонью по лысине сидевшего впереди него генерала и кричал «браво!».

На Кавказе Шумский исправился и показал себя хорошо в боях с персидскими войсками, за что удостоился через год перевода в Ширванский пехотный полк.

В начале марта 1827 года Алексей Андреевич писал Бухмейерам из Грузина: «Приезжайте, почтенные мои друзья ради Бога, ко мне поранее летом, я вас умоляю, ради самого Господа Бога… Здесь нашел между моими начальниками брань и несогласие; но сие еще не столько бы меня огорчило, если бы был у меня друг, кому я мог бы открывать мою душу!» В этом же письме граф сообщал о новом поступке Шумского, на этот раз благом для его сиятельства. «Теперь я, почтенные мои друзья, скажу вам и то, что я был в самую страстную субботу рано поутру порадован: иду я в церковь к заутрене, мне на дороге отдают письмо из Петербурга, где я нахожу своего Мишеля письмо, писанное из Тифлиса 10 марта, на четырех страницах, весьма умное, где он не денег у меня просит, а просит моего прощения; я копию онаго вам посылаю; я очень поплакал, но и Бога поблагодарил… Я уже к нему писал еще из Бежецка 26 февраля, то я и надеялся, что он уже оное получил».

Но радовался Аракчеев недолго. Некоторое время спустя Шумский опять запил и совершенно забыл старика. Алексей Андреевич сначала утешал себя: мол, Мишенька в действующей армии и некогда ему писать письма. Но затем догадался об истинной причине Мишиного молчания.

В 1830 году после очередного скандала Шумский был уволен из армии «по болезни», как было сказано в высочайшем приказе от 18 июня. С трудом добрался он до Грузина, однако Аракчеев, вконец расстроенный, не захотел его простить, а выдал ему новую одежду, дал 25 рублей и выпроводил в Новгород, где пристроил на службу в местную казенную палату. Несчастный Шумский недолго прослужил здесь. Оскорбив по какому-то поводу вице-губернатора, он принужден был уволиться. Вновь вернулся в Грузино, но граф не позволил ему там поселиться. Некоторое время Шумский бродяжничал, пока Алексей Андреевич не сжалился над ним и не нашел ему пристанища. На этот раз в качестве такового был выбран Новгородский Юрьевский монастырь — местопребывание архимандрита Фотия. Обеспечив Мише ежемесячное содержание в 100 рублей, граф поселил его там для успокоения души — его и своей.

В июне 1836 года отставной поручик Шумский будет перемещен, по желанию своему и по высочайшему соизволению, из Юрьевского монастыря в Соловецкий.

Спустя два года, разочаровавшись в монашеской жизни, «послушник Соловецкого первоклассного монастыря Михаил Андр. сын Шумский» будет проситься на волю. 20 августа 1838 года он обратится к государю с прошением. «С одной стороны, — напишет он, — здешний нездоровый климат, с другой, бремя, неудобоносимое для сил моих и начального еще иночества, расслабив все мое здоровье, привели меня не в состояние долее вмещать монастырскую жизнь, сколь ни ревностно к этому прежде было мое желание… Почему для восстановления моего здоровья Ваше Императорское Величество всеподданнейше прошу освободить меня от прохождения монастырской жизни, предоставить избрать состояние сообразное и силам, и званию моему».

В ответ император Николай потребует от Шумского объяснить, какое состояние намерен он избрать, в каком месте и какие способы имеет к своему существованию.

Шумский ответит, что до кончины графа Аракчеева хотя и пребывал в монастыре на полном обеспечении, получал от него щедрое пособие по 100 рублей в месяц, да к тому же Алексей Андреевич обещал положить для него капитал, с которого можно было бы пользоваться процентами, но непредвиденная смерть графа разрушила эти предположения и он, Шумский, остался всего лишенным.

Получив такой ответ, государь распорядится 12 мая 1839 года выплачивать Шумскому из своего Кабинета пенсион по 1200 рублей в год. Михаил не захочет после этого покидать Соловецкий монастырь. И останется в нем еще на десять лет — пьянствовать, скандалить и каяться. В конце 40-х годов он возобновит свою просьбу об оставлении монастыря. Ему разрешат поселиться в Филиппо-Ирбской пустыни Новгородской губернии. В навигацию 1851 года Шумский отправится к новому месту жительства, но доплывет только до Архангельска. Здесь он заболеет и в том же году умрет.

Между тем покой Аракчеева был нарушен в июле 1831 года бунтом в военных поселениях Новгородской губернии. Кто-то сообщил ему, что восставшие назначили несколько троек для поимки бывшего своего начальника и эти тройки вот-вот прикатят в Грузино. К этому прибавлялась еще одна напасть: эпидемия холеры, охватившая Петербург и некоторые уезды Новгородской губернии, расположенные неподалеку от Грузина.

Неделю после получения известия о том, что его ищут, чтобы убить, Алексей Андреевич крепился. Задумчивый ходил по селу, все время посматривая на дорогу, в оцепенении отдавал какие-то приказания. Но 20 июля, в Ильин день, не выдержал. Он находился у себя в доме, когда прибежал к нему соседский помещик с сообщением, что по дороге в сторону Грузина движется большое облако пыли, которое способны поднять лишь мчащиеся во весь опор тройки. Услышав сию весть, Аракчеев побледнел и на несколько мгновений застыл на месте как монумент. Затем встрепенулся и заорал на весь дом: «Лошадей! Проворней лошадей!» Перепуганные дворовые бросились в конюшню. Спустя какое-то время граф мчался по дороге на Оскуй и далее на Тихвин. Пробыв несколько дней в Тихвине, он для надежности перебрался в Новгород. Поселился в гостинице купца Морошкина с намерением оставаться здесь до тех пор, пока военные поселяне окончательно не успокоятся. Скоро выяснилось, что страх его был напрасным: облако пыли подняли возвращавшиеся в Грузино с праздника священники, но он все равно решил до поры до времени не покидать Новгород.