Эрнест Генри Шеклтон - В сердце Антарктики

Последнее время на нашем пути так мало встречалось трещин, что я считал излишней предосторожностью брать с собой ледоруб. Не успел я отойти на шесть метров от палатки, как подо мной внезапно провалился снежный мост в месте, где не было совершенно никаких признаков существования трещины. Я провалился по плечи и спасся только тем, что расставил руки и таким образом удержался на снежном покрове. Последний был, однако, столь слаб, что я не решался пошевелиться, из боязни окончательно провалиться в пропасть. К счастью, Моусон был недалеко. Я окликнул его, он вылез из спального мешка, прибежал с ледорубом и пробил им отверстие в плотном льду, у края трещины, поблизости от меня. Вставив широкий конец ледоруба в это отверстие и держась за острие, он обратил ручку ко мне. Схватившись за нее, я смог выкарабкаться на прочную поверхность льда.

Погода была превосходная, весь берег вырисовывался очень ясно, и я с ледяного холма смог зарисовать все горы. Моусон сделал три фотографии, составившие панораму этой части побережья. Он взял также серию углов теодолитом, и оказалось, что очертания береговой линии на существующей карте нуждаются в серьезных поправках.

Над страшной высотоюДевушка дивной красы.Одеждой горит золотою,Играет златом косы;Златым убирает гребнемИ песню поет она;В ее чудесном пеньиТревога затаена.

Там, далеко на северо-западе, за этими золотистыми горами, находилась желанная цель нашего путешествия, но до сих пор мы все еще не знали, удастся ли достичь ее или нет. Во всяком случае, нельзя было терять ни минуты, а скорее готовиться к подъему на плоскогорье, если только мы желали добиться успеха.

На следующий день, 12 декабря, мы прошли с санями метров 800 и остановились немного западнее ледяного холма, о котором говорилось выше. Он занимает здесь господствующее положение, с него так хорошо видны все окрестности, что и сам он, конечно, должен быть прекрасно заметен при приближении к леднику Дригальского морем с севера. Ввиду этого мы решили устроить склад на нем, так как никаких следов «низкого, пологого берега» по-прежнему не было; место же, где мы находились, было очень близко к точке на карте, обозначенной этими словами. На складе предполагали оставить одни из саней с кое-каким запасным снаряжением, небольшим количеством продовольствия и всей коллекцией геологических образцов. Сами же намеревались отправиться оттуда к берегу и дальше вглубь уже с одними санями. По нашим расчетам, от склада на леднике Дригальского до Магнитного полюса оставалось не менее 354 км. Следовательно, необходимо было иметь запасы для путешествия на расстояние 708 км в оба конца, а с различными обходами, быть может, и на 800 километров.

Даже отсюда, с расстояния в 30–50 километров от линии берега, было видно, что стоящая перед нами задача – проложить дорогу на высокое внутреннее плоскогорье – не из легких. Раньше, до того как мы узнали, что весь лед на море между нашей стоянкой и горой Мельбурн ушел, мы предполагали, что сможем идти дальше к северу по морскому льду вдоль линии берега до точки, обозначенной на карте как проход Жерляша. Теперь было видно, что этот проход находится среди хаоса высоких острых зубчатых горных вершин, поднимающихся на высоту в 1800–2400 метров над уровнем моря. Подойти к проходу можно только с суши, и он, следовательно, фактически был недоступен. Ближе к северо-западу от того места на леднике Дригальского, где мы находились, высилась громада горы Нансен, одной из самых величественных из виденных нами гор Антарктики. Левее, почти прямо на запад, находился другой темный массив – гора Ларсен. Между горой Нансен и горой Ларсен лежал огромный глетчер с неровной поверхностью, крутыми ледяными каскадами и большими трещинами. Примерно на полдороге между горой Ларсен и горой Нансен виднелась гигантская отдельная черная скала, выступающая прямо из поверхности ледника в нескольких километрах от берега. Левее горы Ларсен был виден другой ледник, менее грозного вида и меньших размеров, чем ледник горы Нансен. Этот ледник заканчивался у берега довольно крутым склоном и постепенно сливался с ледником Дригальского. К югу от этого ледника, который можно назвать ледником горы Ларсен, находился большой горный массив с горой Беллинсгаузена на севере и горой Неймайер на юге. Предгорья горы Неймайер заканчивались крутыми обрывами, образующими северную стенку ледника Дригальского.

Прежде всего нам предстояло запастись провизией, которой хватило бы на 800 километров пути. Маккей отправился к узкому проходу, находившемуся в 2,5 километрах от лагеря, где обнаружил тюленей и пингвинов императорских и Адели. Он убил нескольких тюленей и императорских пингвинов, нагрузил на санки порядочный запас тюленьего мяса, сала, печени и пингвиньих грудок и печенок. Во время охоты Маккей провалился сквозь лед в приливную трещину, оказавшись по пояс в воде. Мы с Моусоном пошли к нему навстречу и помогли дотащить тяжело нагруженные сани до лагеря. В палатке было положительно жарко, так как погода стояла хорошая, солнечная. Приятно было дать некоторый отдых ногам, после стольких недель тяжелого пути по морскому льду и леднику Дригальского.

На следующий день, 13 декабря, мы занялись варкой мяса для нашего санного путешествия, так как решили взять запасов на семь недель. Вместе со всем снаряжением, научными инструментами и т. п. груз должен весить около 300 килограмм. У нас появилось сомнение, сможем ли мы в теперешнем состоянии тащить такую тяжесть по глубокому и рыхлому снегу и по крутым склонам громадных ледников, преграждающих путь к плоскогорью.

Солнце грело так сильно, что вытапливало жир из мешков с пеммиканом. Этот жир просачивался не только сквозь полотняные, но и сквозь толстые брезентовые мешки, вмещавшие двухнедельный запас. Пришлось прикрыть мешки с провизией запасной непромокаемой одеждой. Кожаные ремни, смоленые веревки, жестянки, санная упряжь, кусочки копоти с котелка настолько нагревались лучами солнца, что начинали более или менее быстро погружаться в фирновый снег.

Распаковав и обследовав те и другие сани, мы нашли, что у «вкусных саней» полозья менее пострадали, но оказалось, что во время недавней тяжелой поездки как раз у этих саней сломался один из угольников. Его заменили целым угольником, взятым с «саней-елки», которые мы оставляли на месте.

Весь следующий день, 14 декабря, мы все еще были заняты приготовлениями к предстоявшему большому путешествию. Маккей занимался приготовлением пингвиньего и тюленьего мяса. Моусон перетаскивал ящики с научными инструментами и ящики из «венесты», в которые мы положили примус и другое мелкое оборудование, с «саней-елки» на «вкусные сани». Он также выскоблил куском стекла полозья саней, чтобы они были возможно глаже. Я приготовил флаг для склада, написал письма капитану «Нимрода», лейтенанту Шеклтону и своей семье и приспособил в качестве почтового ящика к флагштоку банку из-под молока. Когда все было готово, нагрузили оставляемые сани запасной одеждой, геологическими образцами, банкой с кусками сухарей, нашей жировой кухней и втащили их на вершину ледяного холма, до которого было метров четыреста. Там мы пробили ледорубами траншеи для полозьев, установили сани в эти канавки, завалили полозья льдом и тщательно привязали к саням двухметровый шест с черным флагом на конце. Еще не все было кончено, как поднялся резкий ветер, дувший с плоскогорья, и мы отправились к лагерю, ощущая некоторое сожаление при расставании с этими санями – они казались нам теперь чем-то своим, домашним. Кроме флага на холме, Маккей поставил еще другой маленький флаг поближе к морю, в нескольких метрах от края ледяного обрыва.