Александра Богданович - Три последних самодержца

Была Степанова («Активная оборона»), говорила про Дубровина, что с каждым человеком он говорит другое, что об одном и том же предмете каждый его собеседник слышит разные версии.

Евреинов сказал, что при открытии Думы будет распоряжение — за 1/2 версты до Думы не допускать народ. В прошлом году тоже хлопотали, в особенности Лауниц, чтобы крестьянские депутаты были помещены так, чтобы их возможно было уберечь от дурного влияния, но это тогда не удалось, тогда был целый скандал. Степанова и Брянчанинов надеются теперь устроить так, чтобы левые депутаты не совратили крестьян в свою партию. Степанова устроила квартиру для депутатов и вместе с Брянчаниновым наметила план действий. Степанова говорила, что среди рабочих большая нужда; что на Путиловском заводе вместо 14 тыс. работает 4 тыс. — остальные получили расчет; что не только левые рабочие, но и правые обозлены, настроение между рабочими нехорошее. Пропаганда идет сильная в войсках, особенно старательно совращаются офицеры. Горючий элемент представляют вернувшиеся с войны, к которым относятся здесь пренебрежительно.

27 октября.

Все новости Салова относительно инцидента Шауфус-Вендрих оказываются неверными. Мясоедова-Иванова сегодня сказала, что ее мужа Шауфус из-за границы не вызывал, спросил ее только по телефону, когда муж вернется, она сказала: 4 ноября. Относительно того, что Шауфус вчера не поехал, якобы из-за проделок Вендриха, — тоже неверно — не поехал потому, что его сын заболел, но царь, узнав об этом, написал Шауфусу очень милое письмо. Мясоедова-Иванова еще сказала, что Вендрих подвел Шауфуса, что, будь ее муж здесь, этого бы не случилось. Недаром его называют «старой нянюшкой министерства». Сказала, что Шауфуса интересовал приезд ее мужа оттого, что на нем теперь вся работа лежит, а Вендрих ничего не делает, и когда Шауфус вызывает его к себе, он не является, а что теперь она слышала, что Вендрих уезжает за границу на 11 месяцев — значит, его сплавляют. Но у него есть большая заручка — вел. кн. Николай Николаевич.

28 октября.

Вчера был Шауфус. Говорил, что Вендрих неблаговидно поступил в его отсутствие, обманул царя, вырвал у царя подпись «согласен» на такую меру — эксплуатационный корпус и на назначение его, Вендриха, командиром этого корпуса, которая не могла пройти иначе, как только законодательным порядком. Сказал, что этой мере он, Шауфус, сочувствует, но надо было ее разработать и поставить в иные условия, так как при теперешней ее постановке она создает государство в государстве — двух министров путей сообщения. Сказал, что Столыпин был у царя, который решил, чтобы проект Вендриха рассматривался Советом министров, несмотря на его резолюцию «согласен». Говорил он, что, чтобы царя не конфузить, он будет помогать Вендриху проводить эксплуатационное дело, но раньше ему будет поручено разработать серьезно эту записку.

Сегодня самарский предводитель Наумов сказал, что вчера многие предводители ездили к Гурко расписаться, — находят, что слишком строг вынесенный ему приговор. Стишинский убежденно говорил, что признает Столыпина двуличным, что он ведет ту же политику, которую вел Витте, но он менее талантлив, чем Витте. Говорит, что Столыпин предал Гурко суду из зависти, так как в нем видел опасного соперника в Думе, куда пришлось бы ехать и говорить там Гурко, который бы затмил своими речами его, Столыпина. Что Столыпин кадет, в этом Стишинский не сомневался. Каких людей он удалил за бытность свою теперь премьером — его, Стишинского, Ширинского-Шихматова, Гурко и Шванебаха — все это люди с ярко известным всем направлением. По мнению Стишинского, следовало сделать Гурко выговор, но не признавать его виновным. Сказал он, что все сословные представители высказывались именно за выговор, а это осуждение — прямо дело рук Столыпина. В инциденте с Шауфусом все обвиняли Вендриха. На то, чтобы царь принял звание почетного члена эксплуатационного корпуса, а цесаревич также был бы в него записан, при докладе об этом Вендриха царь отвечал, что об этом еще рано говорить, что он подумает. Какое начальство у этого Вендриха и как мало твердости, мало знакомства с административной машиной у царя, — все его резолюции «согласен» и подобные сколько сумбура вносят!

29 октября.

Вчера говорили, что Курош и Штер во Владивостоке во время морского бунта были убиты мятежниками. До сих пор про это не было никаких сведений.

Зиновьев говорил про «Revue Nouvelle», в котором помещен разбор брошюры Шарапова «Иванов XVI», «Диктатор», что якобы, когда царь ее читал, то на ней сделал свои пометки. В том месте, где Иванов XVI разносит Коковцова, царем написано: «Это слишком строго»; там, где говорится, что Шванебах никуда не годится, что пора ему уйти и проч., царь написал: «И я того же мнения»; затем, где говорится благожелательно про Столыпина, царем написано: «Слава богу, хоть одного мне оставили».

31 октября.

Завтракал с нами сегодня Пуришкевич.

1 ноября.

Вот что рассказывали по поводу открытия Думы. Все сошло в отличном порядке. При выборах председателя Хомяков получил 371 голос избирательный и 9 неизбирательных. Случилось это потому, что вчера в клубе умеренных и правых октябристы вошли в соглашение с правыми насчет Хомякова, что правые дадут ему свои голоса с условием, что товарищем председателя, секретарем и его помощником будут избраны правые. Это соглашение было подписано с одной стороны Гучковым, а с другой — Бобринским, который вслед за этим снял свою кандидатуру в председатели. Правые потребовали, чтобы в своей речи Хомяков не произносил слова «конституция», даже хотели, чтобы он вчера прочел ту речь, которую скажет, но благоразумные воздействовали, так как это было признано обидным, такое недоверие. Хомяков при этом сказал, что его речью останутся довольны; и Пуришкевич сейчас сказал, что речь Хомяков сказал хорошую, что в ней нельзя ни к одному слову придраться. Правда, слова «самодержавный» в ней нет, но есть слово «державный», и ни разу не произносилось слово «конституция». Кадеты, те немногие, которые попали в Думу, держали себя архикорректно, даже нарядились — кто во фраки, кто в смокинги, и были сконфужены, когда увидали, что остальные в сюртуках. Милюков, который был в смокинге, дал швейцару 25 руб., чтобы тот ему немедленно привез сюртук — так он был расстроен своим нарядом. По словам Пуришкевича, Столыпин пух от восторга, — так все шло гладко и чинно. Пуришкевич, видно, и сам очень доволен.

4 ноября.