Сергей Есин - Дневник, 2004 год

Как духовно богат Бондарев! Это второе его выступление после разговора со мною 30 лет назад, которое так меня захватывает. Может быть, просто я вошёл с ним в некий унисон?

«Самый лучший сюжет в литературе — история Иисуса Христа. Самая трагическая и самая оптимистическая история. Патриотизм — это голое слово, патриоты для меня это те, кто находятся в движении. О политической ангажированности Достоевского и Толстого. О писателях, которые предают себя и свои убеждения».

В 14 обедали в малом зале в нашей столовой. Меня удивило, что никого из СП на обед не пришло. Я и кормил и развлекал этих замечательных ребят. Дальше они практически оказались предоставлены сами себе.

В 15 часов я уже был на экспертном совете. Такое ощущение, будто в театральных кругах прослышали, что в Комитете по культуре дают деньги, и все слетелись их получать. Из десяти проектов прошли три, в том числе двое наших ребят из Литинститута. Это Наташа Ворожбит — «Галка-Моталка», и Демахин — «Бабий дом».

В половине шестого вместе с С. П. начали семинар прозы по молодёжному слету. Я впервые вел как бы парный конферанс и, должен отметить, это получилось — С. П. тянул свою линию безукоризненно, уверенно и ловко. Тем более мне легко, что здесь моя школа, моя интонация.

28 сентября, вторник. На семинаре обсуждали материал Оксаны Казаченко. Это, как я, наверное, писал, материал о Ленинградской блокаде. Сама Оксана москвичка, значит написан по рассказам. Конечно, какая-нибудь личная зацепка здесь есть, рассказы бабушки какой-нибудь или байки. Достоинство работы — в легкости чтения. Большинство ребят уже пишут достаточно пластично с тем пространством между слов, в котором шевелится воображение читателя. Коллизия: семья — мать и двое детей, старшая девочка Зина и мальчик. Мальчик уже не двигается, мерзнет, лежит в постели. Узел этой небольшой повести (материала, рассказа, текста) в том, что Зина договаривается об эвакуации — своей матери и себя из блокадного города. Парня она решила бросить (за мальчиком якобы «должна» приехать машина), по дороге на вокзал признается матери и возвращается. За эту несостоявшуюся эвакуацию Зина платит дорогую цену — отдается какому-то начальнику в цехе. Хорошо потом описано, как в холодной комнате плещется вода, гремит ковшик: девушка моется.

Больше всего меня взволновало, что, оказывается, этот текст интересен не только мне, не только людям моего поколения. Ребята очень живо и по-деловому все обсуждали.

Как всегда, перед началом обсудили и прочитали вслух два этюда, на этот раз Назарова и Аксенова.

Я уже писал, что в понедельник по собственному состоянию решил, что уже пятница. Вот эта жизнь в постоянном стрессе и полнейшей усталости будет преследовать меня теперь до самого конца недели.

Второй семинар, уже с участниками слета, проводил в четыре часа. Здесь довольно неожиданное дело. Ребята оказались очень хорошо подготовленные и отобранные, в смысле самой литературы учить их нечему. Они все работают в своем жанре чисто и довольно точно. Другое дело, что жанр этот и видение их сильно отличаются от нашего, привычного: все замыкается на поисках волшебного, неожиданного. Кажется, большинство считают себя учениками Мамлеева. Эта литература меня не волнует, она не из гоголевского рукава, идет она от смутного, не социального, а ощущенческого недовольства жизнью. Это Коля Григорьев, Наташа Макеева, Наталья Силкан. У последней некоторое своеобразие лексики, тяжелая дружба с прилагательными, стремление все обозначить. Остальные ребята, доставшиеся С. П., хороши по-другому: они не москвичи, проза их яснее, теплее. Особенно занятен, хотя и стоит еще в самом начале пути, Миша Третьяков из Белгорода. Есть еще одна взрослая совсем девушка — Елена Романенко, с книгами и со сложившимся миром. Но я представляю, как в провинции трудно проникнуть в круг старых мастодонтов, вступить в Союз. Без имен, но описываю ситуацию, сложившуюся в одной из центральных областей. Здесь Союз активно и значительно поддерживается губернатором. Но количество мест для получения стипендий и грантов на издание книг как бы квотировано существующим положением. Когда возникает ситуация с молодежью, председатель Союза ходит вокруг и шипит: «На наших даже не хвалите».

29 сентября, среда. Утром состоялась первая для меня коллегия министерства. Стыдно об этом говорить, но я до сих пор удивляюсь, как это я, полуграмотный мальчик, первый из семьи с законченным высшим образованием, оказался в этом святилище. Разбирали две программы: «О мерах по сохранению памятников истории и культуры» и «Концепцию федеральной целевой программы «Культура России (2006–2010 годы)». Я сделал довольно много помет, но приглядываться ко всем пристально не решался. В коллегии люди все знаменитые, но не те, наверное, что сидят в коллегии Агентства. Здесь решаются общие, стратегические вопросы, а там — кому и сколько давать. Что касается людей, то большинство из них не обойдены прессой, на многих какие-то смутные видения, слухи. Рядом со мною справа сидит Зайцев, директор Ленинградской Публичной библиотеки, а слева — директор ВГТРК Добродеев. По своей привычке вписываю «мелочи», поскольку права Гиппиус со своим призывом записывать детали, «большое», «крупное» запишут и без нас: о даче Кшесинской в Кисловодске, которую Брынцалов отреставрировал так, что памятник культуры погиб навсегда.

1 октября, пятница

Столкнулись два — грех сказать — мероприятия: вечером в Екатерининском дворце, в бывшем Доме Советской Армии, день рождения Николая Ивановича Рыжкова, а утром в одиннадцать прощание с Виктором Сергеевичем Розовым, который умер два дня назад. В «перерыве» я восстановил в институте Таню Шалиткину, которая все-таки написала курсовую и сдала экзамен по современному русскому языку. Восстановил я и Олега Фролова, который утряс свои отношения с Тычининым. Главное, обоих я заставил написать по нормальному, как и положено писателям, заявлению. Задача была в одном: заставить их осознать свои проступки, как некие действия, могущие помешать их дальнейшей жизни, и понять, что автоматически ничего не происходит: на все необходимо не только их желание, но еще и чья-то воля.

На прощание с В. С. Розовым поехали с Надеждой Васильевной Барановой. Я почти никогда не упоминаю ее в своем дневнике, как редко пишу о самых близких людях или людях, которые мне хорошо и по-настоящему помогают: об Оксане, о Лене, о Максиме, даже о Славике — они проходят по жизни, как ее необходимый компонент, и только. Я скорее напишу, что Б. Н. Тарасов, ведущий очень закрытую, направленную только на себя жизнь, попросил у меня, после того как в начале года уже уезжал в Швейцарию и в Симферополь в какие-то научные командировки (не за счет института), а вот теперь попросил у меня неделю «отгулов» за несколько дней, которые он потратил летом на приемные экзамены. А вот о Н. В., с которой я каждый день работаю над учебным процессом, о Светлане Викторовне, на которой так много держится, — ни слова. Может быть, Дневник — это поле обид?