Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Объективно варианты имелись. Но почти каждый конкретный случай знал критическую массу и момент, после которых от желаний проку было мало.

Возьмем национальные отношения. Если Горбачев считал национальную проблему в стране раз и навсегда решенной, тем хуже для него. Если не считал, то не вправе был заявлять, что конфликты в этой области застали его врасплох. По пухлости стекавшихся к нему бумаг он мог, не читая, судить: неладно в межнациональных отношениях, причем в самых различных углах Союза.

Национальная проблема не поддается «окончательным» решениям, как никого нельзя навсегда одарить здоровьем. Пока нация живет, эта проблема – процесс. Верное вчера и сегодня вполне может стать неверным завтра. И еще. Для особенно малочисленных народов и национальных меньшинств «закон больших чисел» или «метод подобия» неприменимы, а попытки навязать их окриком чаще всего переводят сравнительно легкий недуг в тяжелую хворь.

И до Нагорного Карабаха было не до дремы. Прибалтика, репрессированные при Сталине народы, национализм в Якутии, Бурятии, Молдавии, еврейская эмиграция. Диктатор действовал методом «прореживания». Союзная перепись 1926 г. дала самое большое число учтенных этнических общностей – 196. В словаре 1937 г. под именами собственными велось 109 национальностей и еще 56 попали в графу «прочие». Итак, всего 165. После переписи 1939 г. решили выделить 57 наций и 58-ю упомянуть среди «прочих». В опубликованной редакции называлось 50 «самых многочисленных наций». Голубой мечтой Сталина было, похоже, «выковать» некий абстрактный народ о 15 диалектах (по числу республик). И сливал бы, сплавлял, депортировал, «совершенствуя» свои национальные догмы из 1912 г.

И после подобных манипуляций брались с серьезным видом рассуждать – в Советском Союзе нет национальной проблемы! Как не было, по утверждению ленинградской участницы телемоста с Соединенными Штатами, секса.

Кто первым положил глаз на карабахский ландшафт и в каком веке? Археологию познание седой старины обогатит, но мало что оно даст для несилового решения сегодня. Не шибко поможет розыск, с чего гром грянул уже в период перестройки. Сильва Капутикян и Зорий Балаян были при сем, не отвертятся. Но попробуй они затушить огонь – ничего не получится.

А ведь был шанс. На короткое время, но все-таки давался. После погромов в Сумгаите, на волне раскаяния, азербайджанское общественное мнение готово было принять, а армянское удовлетвориться в качестве «переходной модели» административным переподчинением Нагорного Карабаха непосредственно союзному центру. Е. М. Примаков, С. А. Ситарян и я предлагали это Горбачеву.

Национальная проблематика состояла под надзором Е. К. Лигачева. Он насчитал 18 потенциальных Карабахов, которые рванут, стоит применить щадящую терапию хотя бы в одном месте и единственный раз. Проявим твердость – и все вернется в норму, таким был его прогноз. Горбачев не возражал и, больше того, сам вовлекся в нажимные акции.

Результат – самострел. Поползла опухоль иррационального национализма и насилия. Потенциальные очаги стали реальными вооруженными конфликтами. Тысячи убитых, сотни тысяч беженцев, и конец безумию в этом тысячелетии не светит. Не слишком ли дорого обходятся своеволие и упрямство? В перестройку Нагорный Карабах маркировал негативный слом не в частном случае, а крушение того, что до этой поры рекламировалось как «национальная программа социализма» и призвано было доказать достижимость национальной справедливости в государстве многонационального типа.

76–78 миллионов в Советском Союзе на 1990 г. жили в республиках с другим «коренным населением». После распада Союза они оказались в эмиграции, за границей, часто на положении батраков, лишенных гражданских и политических прав. Даже те, кто живет в новоявленной загранице во втором-третьем или десятом поколении. Двойного гражданства наша политическая культура не наработала, языковые и прочие цензы в момент крушения «империи» приобрела. Остается уповать на то, что не появится еще один националистический мутант – русский фундаментализм. Он был бы не лучше других. В любом черно – или красносотенном исполнении.

С экономикой не менее сложно. Меня так и подмывает настрочить целый трактат с цифровыми и прочими выкладками. Но, во-первых, многое уже известно. Во-вторых, нет места. Поэтому самым экономным образом об экономике.

Начну с констатации – утверждения о «неэффективности» экономической модели, существовавшей в Советском Союзе, основанной на подмене понятий. Экономика, в отличие от политики, сначала наука, потом искусство. В ней почти все можно проверить и доказать, пусть вдогонку. Опять же в отличие от политики.

Поставим вопрос так: смогли бы государства с рыночной экономикой любой разновидности выйти на современный уровень благосостояния, прежде всего в потребительском его прочтении, тратя ежегодно пятую часть национального продукта на оборону? Для США это значило бы утроение военных расходов, для ФРГ – увеличение в четыре-пять, а для Японии – почти в пятнадцать раз. Берем только эту сторону дела. Оставляем в стороне умение внедрять достижения научно-технических революций, использовать международную интеграцию, преимущества контроля над финансовыми потоками, рынками и источниками сырья. Не будем вдаваться даже в суть, почему Советский Союз завяз в гонке вооружений, как она начиналась и кем. Условливаемся – ищем не политических виновников, а исследуем экономическую суть.

Полагаю, ответ созрел. При любой системе хозяйствования пирогом нельзя насладиться дважды – один раз в военной сфере и тут же в гражданской. Процитирую слова президента Рузвельта, сказанные в военном 1942 г.: «Гонка вооружений и здоровая мировая экономика несовместимы». Я постоянно приводил оценку Рузвельта в дискуссиях с Хрущевым, Громыко и Брежневым. Кто-то из них заметил даже:

– Гляди, не марксист, а разбирался.

К чему я клоню? Горбачев, Яковлев и другие «марксисты-ленинцы», начавшие перестройку, даже во внутренних разработках стеснялись признаться, где собака зарыта. Еще в самом начале 80-х гг. я надоедал начальству предложениями – надо объявить, сколько в действительности СССР расходует на оборону. Мы обманываем не только других, но и свой народ. Скрывая правду, мы занимаемся контрпропагандой – получается, система не работает или ее экспоненты неумехи, раз из экономических трудностей страна не вылезает.

Если не прислушиваются к доводам по сути, то, может быть, проймут такой: мы подставляем себя опасности, говорил я Брежневу. Что стрясется, если президент США примет советское предложение о сокращении военных бюджетов в равных долях или одинаковых абсолютных величинах? Ужами будем извиваться, заявит Вашингтон: согласны, урезаем военные расходы на «19 миллиардов рублей». У американцев останется на мелочи под двести миллиардов, а у нас кукиш.