Максим Чертанов - Эйнштейн

В марте группа студентов из Восточного Берлина попросила его присоединиться к протесту против того, что США якобы (так писали в СССР) используют биологическое оружие в корейской войне[35]. Он отвечал: «Вы не можете принуждать меня протестовать против чего-то, что, вероятно, вовсе не имело места». Ирен Жолио-Кюри (левее ее физика не было) писала о «зверствах империалистов» в Корее; Сидни Хук — он был тогда председателем Американского комитета за свободу культуры — попросил всех нобелевских лауреатов, живших в США, ответить Кюри, причем даже не опровергать ее, а лишь попросить разобраться в вопросе беспристрастно. Эйнштейн был единственным, кто отказался. Он сказал Хуку, что не согласен с Ирен, но «политиканством заниматься не желает». Хук был оскорблен, написал Эйнштейну, что порывает с ним отношения, но тот ответил еще раз, что Ирен не верит, но подписывать ничего не будет, — «все равно до русских это не дойдет».

Настроение у него было неважное. Королеве Елизавете, 6 июня: «Моя работа уже не дает больших результатов…» Ланцошу, 9 июля: «Человек родился в стаде буйволов и должен быть рад, если его не растоптали». Микеле Бессо, 17 июля: «И все же хорошо, что наша индивидуальная жизнь имеет конец со всеми своими проблемами и трудностями. Инстинкт отталкивает это решение, а разум приемлет его. Те, кто придумал, будто индивидуальная жизнь продолжается после смерти, это жалкие люди». Не стоит здесь сомневаться в его искренности. Старикам часто уже не хочется жить. Молодым понять это трудно.

Президентские выборы 1952 года проходили 4 ноября; Трумэн выдвигаться не стал, и от демократов пошел Эдлай Стивенсон из Иллинойса, имевший репутацию выдающегося оратора; от республиканцев — генерал Дуайт Эйзенхауэр. Прогрессивная партия, за которую Эйнштейн был в прошлый раз, выдвинула Винсента Хэллинана, но на сей раз Эйнштейн, словно предвидя, что она получит 0,2 процента, голосовал за Стивенсона, хотя считал его болтуном. А выиграл Эйзенхауэр с большим перевесом — время было такое (война, патриотизм, поиски врагов), когда голосуют за правых. В том же месяце Эйнштейн принял участие в судебной тяжбе доктора Баки: тот в 1940-х годах запатентовал несколько фотокамер, потом расторг соглашение с фирмой, которая их выпускала, а она продолжала выпускать. На слушание собралась тьма прессы, как на всякое публичное появление Эйнштейна (фоторепортер М. Джордж: «Он показался мне немного похожим на Николая-чудотворца с белыми локонами, выбивающимися из-под вязаной шерстяной шапки»); он свидетельствовал в пользу Баки, и тот выиграл (правда, через год проиграл в апелляционном суде).

9 ноября умер Вейцман. В Израиле президент — фигура скорее символическая; Бен-Гурион решил предложить этот пост Эйнштейну (по-видимому, то был просто жест, так как, по воспоминаниям секретаря Бен-Гуриона, премьер спросил его: «Что же мы будем делать, если он согласится?»), тем не менее предложение передали через посла Израиля в Вашингтоне Аббу Эбана. Давид Митрани, знакомый Эйнштейна, был у него в тот вечер (обсуждали Всемирное правительство) и потом вспоминал: «Около девяти часов принесли телеграмму… В вычурных выражениях в телеграмме подтверждалось сообщение, приведенное в газете, что вызвало переполох среди немногочисленных домочадцев. „Как это некстати, как некстати!“ — приговаривал пожилой джентльмен, возбужденно бегая по комнате, что было совсем на него не похоже. Он думал не о себе, а о том, как избавить посла и правительство Израиля от неловкого положения, в которое поставит их его неизбежный отказ… Он решил не посылать телеграмму, а позвонить немедля в Вашингтон. В коротком разговоре с послом он почти униженно объяснил свое положение».

Официальный отказ звучал так: «Я глубоко тронут предложением нашего государства Израиль, и я сразу опечалился и устыдился, что не могу принять его. Всю жизнь я имел дело с объективными предметами, следовательно, мне не хватает способностей и опыта для обращения с людьми и осуществления официальных функций… Я страшно огорчен, потому что мое отношение к еврейскому народу стало моей сильнейшей человеческой привязанностью…» Марго же сказал, что если бы он стал президентом, то ему «однажды… пришлось бы сказать жителям Израиля такие вещи, которых они не желали бы услышать». Из письма неустановленному лицу: «Дело не так просто, как Вы думаете. В первую очередь мне не хватает опыта в практической политике. Во-вторых, как президент я должен был взять на себя моральную ответственность за решения других, решения, на которые я сам не мог бы влиять». Австрийскому художнику Йозефу Шарлю: «Правда, что многие мятежники в конце концов становятся респектабельными и даже большими шишками, но я не могу заставить себя сделать это».

В 1953 году Маккарти возглавил Постоянный подкомитет по расследованиям сената США и открыл новую кампанию против коммунистов, выдуманных и реальных, в частности против Розенбергов, уже приговоренных к смерти 5 апреля 1951 года. Дело стало особенно громким из-за того, что все сообщники Розенбергов тоже были евреи. Шла довольно мощная кампания по их помилованию; Бертольт Брехт в январе 1953-го телеграфировал Эйнштейну, Миллеру и Хемингуэю, прося вмешаться. Эйнштейн не был уверен ни в виновности, ни в невиновности Розенбергов и отказался выступать по этому поводу публично, но написал федеральному судье Ирвингу Кауфману, прося о смягчении приговора (Кауфман передал письмо Гуверу), а также Трумэну (это не возымело действия: 19 июня Розенбергов казнили). На следующий день после обращения к Трумэну, 12 января, он писал королеве Елизавете: «Странное дело — старость: постепенно теряется внутреннее ощущение времени и места; чувствуешь себя принадлежащим бесконечности, более или менее одиноким сторонним наблюдателем, не испытывающим ни надежды, ни страха».

Его письмо Трумэну каким-то образом попало в газеты; на первой странице «Нью-Йорк таймс» сообщалось: «Эйнштейн за Розенбергов». Он получил несколько сотен гневных писем. Марион Роулес из Вирджинии: «Вам бы надо иметь хоть каплю разума, чтобы понять, что Америка для Вас сделала». Гомер Грин, военнослужащий, из Кореи: «Вам, наверное, нравится видеть, как наших убивают. Поезжайте в Россию или возвращайтесь откуда прибыли, потому что Вы не американец».

13 января 1953 года ТАСС сообщило, что арестована «банда» врачей — «убийц в белых халатах», работавших на американскую организацию «Джойнт» и намеревавшихся убить Сталина. Готовился процесс, в прессе началась бешеная антисемитская кампания с фельетонами и карикатурами (27 января Эренбург получил Сталинскую премию, что должно было доказать: никакого антисемитизма нет). Эйнштейн опять молчал; его и по этому поводу завалили негодующими письмами. Издатели «Нью-Йорк пост» и «Нью лидер» публично обвинили его в двойных стандартах, раввины к нему ходили, умоляя вмешаться, но только через Дюкас удалось его убедить, и 15 января он ответил в любимой «Нью-Йорк таймс»: «Действия России недопустимы. Искажение правосудия заслуживает однозначного осуждения». Он также сказал, что лично Сталину писать без толку, но он попробует сделать это совместно с другими, в частности с нобелевским лауреатом по химии Гарольдом Ури. А 11 февраля СССР разорвал отношения с Израилем. Эйнштейн, в тот же день, неустановленному адресату: «Мы вновь в опасности, и нам не хватает мощи защищаться. Но когда я смотрю на Россию и Америку, я не перестаю думать, вели бы мы себя более разумно, чем они, будь мы такими же сильными». 5 марта Сталин умер; 2 апреля Берия сообщил Политбюро, что Михоэлс был убит по личному указанию Сталина, и потребовал реабилитации «врачей-убийц» и отмены указа о награждении орденами участников убийства Михоэлса. В ночь на 4 апреля врачей освободили. Советским евреям опять повезло: их истребление прекратилось, едва начавшись. А 20 июля и отношения с Израилем были восстановлены.