Игорь Курукин - Анна Иоанновна

Супружеские ссоры открывали фавориту простор для интриги; но он срывался, в беседах с дипломатами отзываясь о принце довольно презрительно: «Всякий знает герцога Антона Ульриха как одного из самых недалёких людей, и если принцесса Анна дана ему в жёны, то только потому, чтобы он производил детей; однако он, Бирон, считает герцога недостаточно умным даже для этой роли». Герцог горячился и портил отношения с «молодым двором» и к тому же ошибся в оценке мужских способностей принца. Молодые исполнили династическую обязанность, и с этим Бирон ничего не мог поделать. Зато он отыгрался на претенденте на роль первого министра будущего царствования — Артемии Петровиче Волынском.

Дело Волынского

1740 год начался с череды торжеств. Двор, не успев отойти от новогодних праздников, 19 января отмечал десятую годовщину восшествия Анны Иоанновны. В её честь звучали тяжеловесные вирши. Приводим их образец в переводе с немецкого:

Благополучная Россия! посмотри только назад,На прошедшую ночь давно минувших времён.Вспомни тогдашнюю темноту,Взирай на нынешнее своё цветущее щастие.Удивляйся премудрости Великие Анны.Рассуждай её силу, которая ныне твою пространную империюСлавой своего оружия одна защищает.Её величие везде и во всём равно.То и двор её своим великолепием все протчие превышает,Свет её славы пленяет слух и сердце чужестранных народов.Они числом многим бегут сюда спешно, живут с удовольством.Кто не её подданный, тот подданным быть желает.

Волынский потрафил вкусам императрицы масштабным действом — свадьбой шута в «Ледяном доме» с этнографическим карнавалом. Спустя восемь дней, 14 февраля, по случаю долгожданного мира с турками Анна Иоанновна принимала приветствие от имени «государственных чинов», поднесённое князем Черкасским и фельдмаршалами Минихом и Ласси; «иностранные министры», дамы и придворные были допущены к целованию руки императрицы. Анне были представлены пленные турецкие офицеры, после чего Волынский проводил их к угощению. После этой церемонии, по свидетельству французского посла, «два герольда верхами, в великолепном убранстве… отправились в различные кварталы города, возвещая о мире; при них находились два секретаря, которые читали договор, и четыре унтер-офицера, бросавших в народ деньги». На следующий день при дворе состоялся маскарад, продолжавшийся далеко за полночь. 17-го числа в заключение торжеств императрица раздала золотые медали иностранным дипломатам и придворным, а потом «пошла в апартаменты принцессы Анны, выходящие на площадь, и сама стала бросать оттуда деньги в народ». Для «удовольствия» подданных было выставлено угощение, в том числе два зажаренных целиком быка; два фонтана били вином, наполняя огромный бассейн. Императрица со свитой «смотрением из окон веселитца изволили». Между тем пережить этот год было не суждено ни императрице, ни её министру…

Выходец из старой московской знати, Артемий Петрович Волынский принадлежал к младшему поколению петровских «птенцов», начинавших карьеру под гром пушек Северной войны. В 1704 году он стал рядовым гвардейского Преображенского полка, сопровождал государя в поездках, участвовал в знаменитых баталиях при Лесной (1708) и Полтаве (1709). В злосчастном Прутском походе (1711) он стал участником драматических переговоров вице-канцлера П.П. Шафирова с турецким визирем Балтаджи-пашой и доставил Петру турецкий экземпляр мирного договора. Едва ли тем июльским вечером Волынский и ехавший с ним немец-переводчик Генрих Иоганн Фридрих Остерман предполагали, что через 25 лет станут могущественными кабинет-министрами и соперниками. Затем были курьерские скачки в Карлсбад, Киев и Стамбул, где вместе с персоналом посольства Волынский был заключён в Семибашенный замок. Летом 1715 года 28-летний подполковник возглавил дипломатическую миссию в Иран, где добился заключения торгового договора и стал одним из самых горячих сторонников экспансии на юг: «Хотя настоящая война наша нам и возбраняла б, однако, как я здешнюю слабость вижу, нам без всякого опасения начать можно, ибо не токмо целою армиею, но и малым корпусом великую часть к России присоединить без труда можно, к чему нынешнее время зело удобно».

Волынский, назначенный астраханским губернатором, стал инициатором Персидского похода Петра I и первым отведал царской дубины за большие потери при штурме селения Эндери. Причиной новой немилости стала непоставка в срок леса для строительства крепости. Смерть императора застала Артемия Петровича на выборах калмыцкого хана. Екатерина I сделала его генералом, но после её смерти министры-«верховники» отправили честолюбивого Волынского в Казань; там он пересидел бурные события января — февраля 1730 года, но попал под следствие за откровенные поборы с местных татар. В личном письме императрице губернатор признался в сборе с «ясашных иноверцев» трёх тысяч рублей и просил «милосердого прощения». Прощение было получено — замолвил слово воспитатель Волынского С.А. Салтыков, да и сам он приходился Анне Иоанновне двоюродным племянником (его дед с материнской стороны был родным братом царицы Прасковьи Фёдоровны).

Последовал новый виток карьеры: генерал-адъютантство и «дирекция» над «учреждённой Конюшенной комиссией» — в знании лошадей и конезаводства Волынский не уступал Бирону, которому сумел понравиться и лично отбирал для него кобыл с Украины. Артемий Петрович поднимался по карьерной лестнице: возглавил Конюшенную канцелярию, стал обер-егермейстером «в ранге полного генерала», то есть, с учётом охотничьих пристрастий императрицы и Бирона, занял весьма важную должность.

Волынский зарекомендовал себя не только «конским охотником», но и «благонадёжным» слугой: в 1736 году он участвовал в суде над Д.М. Голицыным, а в 1739-м — над Долгоруковыми. Энергичный и усердный генерал представлялся наилучшим кандидатом в члены Кабинета министров после смерти Ягужинского и Шаховского, тем более что Остерману надо было противопоставить достойного оппонента. «Нам любезноверный обер-егермейстер наш Артемий Волынской чрез многие годы предкам нашим и нам служил и во всём совершенную верность и ревностное радение к нам и нашим интересам таким образом оказал, что его добрые квалитеты и достохвальные поступки и к нам показанные верные и усердные службы к совершенной всемилостивейшей благоугодности нашей служить могли. Того ради мы оного апреля третьего дня тысяча семьсот тридесят осьмого году, в наши кабинетные министры всемилостивейше пожаловали и определили»{668} — вот она, вершина карьеры!