Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин
Он был "любим всем своим королевством и управлял им с гордостью, благородством и мудростью, не был мстительным, но хотел, чтобы после стольких ужасных войн восторжествовала справедливость и правосудие", поэтому дороги стали безопасны для купцов и других путешественников[847]. Короче говоря, все закончилось хорошо, как для короля, так и для его народа.
Филипп де Коммин писал, что при Карле VII "во Франции было множество прекрасных свершений"[848].
Франция в 1461 году: свет и тень
По красноречивому выражению Жака Крина, царствование Карла VII, представлявшее собой не только критический период в истории страны, когда анархия часто казалась непреодолимой, но и кризисом государственности, важным этапом в строительстве "королевской империи", было основано на ряде элементов: более четком определение понятия суверенитета; укреплении правила наследования короны; лучшем использовании людских ресурсов королевства, в налоговых и военных вопросах; согласием большинства французов на уплату налогов при условии, что они останутся в разумных пределах и будут приемлемо распределены; пониманием того, что время когда во время мира и перемирий армия полностью распускалась решительно закончилось; признанием короля в качестве неоспоримого главы французской Церкви; довольно мирных переговорах между королем и большинством его добрых городов; восстановлением суверенной судебной системы; отказом от систематического обращения к Генеральным Штатам; более сильным чувством идентичности среди подданных короля, в частности потому, что оставался враг, не сказавший своего последнего слова и от которого необходимо было защищаться; относительном ослаблении политической напряженности, по сравнению с периодом когда интеллектуалы яростно критиковали королевское правительство, а Парижский Университет настойчиво пропагандировал реформы государства. Платой за все это стал конец определенной свободы аристократии. Послушаем политика и публициста XIX века Алексиса де Токвиля[849]: "Я осмеливаюсь утверждать, что с того дня, когда уставшая от войны нация позволила королям ввести всеобщие налоги без ее согласия и когда дворянство проявило трусость, позволив обложить этими налогами третье сословие, а само осталось от него освобожденным, именно в это время было посеяно семя почти всех пороков, которые существовали при Старом режиме и в конце концов привели к его к бесславному концу". Токвиль помещает этот момент между 1445 и 1448 годами и считает, что именно тогда "феодальное и аристократическое представление о свободе" начало приходить в упадок. Еще ранее Монтескье писал в своих Размышлениях (Pensées): "День смерти Карла VII стал последним днем французской свободы"[850]. Печальный поворот, не произошедший по ту сторону Ла-Манша.
Политики или политика?
Карл VII находился у власти сорок три года, с 1418 по 1461 год. Очевидно, что он не был одним и тем же человеком, ни физически, ни психологически, ни в 15, ни в 35, ни в 55 лет. Его окружение постоянно менялось, хотя королева незаметно была рядом на протяжении всего его правления, поскольку их брак был заключен в 1422 году и Мария пережила мужа на два года (сюда следует добавить и Жан де Дюнуа, почти ровесника и ближнего кузена короля)[851]. Долгое время Карл VII не был в состоянии руководить ни внутренней ни внешней политикой доставшейся ему страны, а лишь реагировал (часто неэффективно) на угрозы, создавая у современников впечатление жалкого бессилия. Он находился в почти глухой обороне. Более того, даже когда его положение улучшилось, проблемы, с которыми Карл столкнулся, были настолько разнообразными, что следует говорить не о целостной а о многовекторной политике. К тому же последовательное влияние череды приближенных лиц приводило к большим колебаниям политической линии.
Без сомнения это было так. Но тем не менее, мы хотели бы доказать, что его политическая линия все таки была последовательной, хотя в зависимости от обстоятельств могла существенно колебаться. Даже если ему приходилось задумываться о своем происхождении, Карл VII никогда публично не ставил под сомнение свое право править всем королевством Франции. Он, хоть и негласно, исключал любой компромисс, и в частности, раздел королевства, часть которого он мог бы оставить себе, в качестве суверенного владения или фьефа. Поэтому он должен был непременно победить своего противника, изгнать его и добиться того, чтобы французы, не признавшие его, вернулись к своему "естественному" повиновению. Для достижения первой цели требовалась армия, в которую он привлекал как своих подданных, так и иностранцев. Вторая цель требовала переговоров, а также пропаганды и убеждения. После достижения этих целей, не без многих проблем, он должен был пощадить некоторых прежних противников, восстановить общественный порядок и разумно управлять, поддерживая при этом постоянную боеготовность армии, что требовало соответствующих финансовых ресурсов. Карл VII прислушивался к своим подданным, но, верный семейной традиции, старался обходиться как можно дольше без созыва Генеральных Штатов в масштабах всего королевства. Чтобы утвердить свою власть над страной, он прежде всего стремился укрепить свою власть над французской Церковью, поэтому Прагматическая санкция имела большое значение и пользовалась популярностью среди высшего духовенства и даже за пределами королевства. Необходимость обеспечения безопасности, в то время как англо-бургундский союз оставался все еще возможен, заставила его не вмешиваться в итальянские дела и отвергнуть соблазн поучаствовать в крестовом походе, несмотря на многочисленные просьбы и предложения.
Заслуга или талант Карла VII состояли в том, что он вернул себе, не только материальное, но и символическое наследие королевского дома Франции, и был признан его главой, и это несмотря на усилия двуединой монархии, которые были особенно заметны во времена Бедфорда, представить Генриха VI как имеющего два корня — английский и французский. Возможно, Бедфорд намеревался сплотить политические силы Франции вокруг своего племянника и изолировать "так называемого Дофина", но эта надежда вскоре развеялась.
В тот момент, когда смерть собиралась пригласить его вступить в свой великий танец (одна из иконографических тем того времени[852]), знал ли Карл VII о значении своего успеха, который будут воспевать потомки? Это сомнительно, учитывая ситуацию сложившуюся в последние годы его жизни. Оставили ли его "экзистенциальные муки"[853], касающиеся спасения его души и судьбы его королевства? Поражение его племянника и племянницы в Англии предвещало период большой неопределенности в отношениях двух стран. Сомнительно, что в момент своей смерти он разделял надежду Шатлена о том, что однажды "вечный раздор" между двумя нациями прекратится, "французы и англичане должны прекратить убивать друг друга"; однажды Всевышний устанет от этого "и по божьей воле наступит мир"[854]. Король не осмелился нарушить унизительный для него Аррасский мир и скорее всего об этом жалел. Наверняка он беспокоился о том, как будет править его импульсивный и мстительный сын Людовик. Какую политику станет проводить герцогство Бретонское, чьи ресурсы были немалыми?[855] Ведь территориальные принцы преследовали не только свои собственные амбиции или амбиции своего дома, они могли в определенной степени рассчитывать на лояльность и даже на некоторую любовь своих подданных. В конце концов, они ведь сумели предложить контрмодель абсолютной монархии в момент ее становления. Другими словами, Карл VII не мог предвидеть крупный конфликт, который приведет к Войне Лиги общественного блага в 1465 году, но он
