Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов
Не чуя приближения опасности, Эммануил Нобель приветствовал приход к власти Временного правительства и 8 марта 1917 года в Александровском зале Петроградской думы на встрече представителей промышленных, торговых и финансовых кругов с членами Временного правительства, выступая с трибуны, заявил: «Я говорю от имени всей русской нефтяной промышленности. Твердо веруя в могучие силы обновленной Великой России, мы ставим себе ближайшей задачей своевременное обеспечение наших военных сил нефтяными продуктами, потребными для армии и флота, на земле, на воде, под водой и в воздухе».
Слабость и некомпетентность новых властей, нарастающая анархия привели к негативным результатам. Уже 10 марта 1917 года Временное правительство отменило все ограничения на занятие нефтяным промыслом и выпустило «Положения о рабочих комитетах в промышленных предприятиях». Майский номер журнала «Нефтяное дело» сообщал: «В Бакинском нефтепромышленном районе наблюдается все увеличивающееся число устраненных рабочими лиц промысловой и заводской администрации. Так, до 14 мая рабочими удалены управляющие фирмами Зубалова, “Биби-Эйбатского нефтяного общества”, а также управляющий промыслами Шибаева. Кроме того, ушли, вследствие давления со стороны рабочих, управляющий промыслами “Каспийского товарищества”, управляющий предприятиями братьев Нобель и управляющий промыслами. Почти у каждой фирмы были удалены очень многие техники и заведующие отделениями и участками на промыслах».
Наступающий кризис экономики и власти губил прежние показатели по всем отраслям промышленности. Объемы добычи нефти на Апшеронском полуострове стремительно снижались, так же стремительно ухудшалось отношение рабочих к Нобелям, в которых под влиянием революционной агитации начали видеть эксплуататоров и «недорезанных буржуев» Об опасности, которой подверглись члены семьи во время Февральской революции, писал в своих мемуарах генерал К. Г. Э. Маннергейм, будущий президент Финляндии. «В воскресенье 11 марта мне удалось почти невозможное: я достал билет в Императорский оперный театр на балет. После спектакля я хотел было нанять таксомотор, чтобы доехать до своей гостиницы, однако, сколько я ни стоял, машины не подходили, площадь около театра была совершенно пустынна. Один мой старый полковой товарищ вызвался доставить меня до гостиницы, предложив место в своем автомобиле. На Большой Морской и Невском проспекте стояли пикеты солдат…
В ресторане гостиницы я встретил своего друга Эммануэля Нобеля, директора фирмы “Нобель”. Он предложил прогуляться в один из ближайших клубов, где имели обыкновение собираться депутаты Государственной думы. Когда мы пришли туда, то в гардеробе не увидели ни одного пальто, а сонный швейцар сказал, что за целый день в клубе не было ни единого человека. Мы развернулись и вышли на улицу. Мой друг показал мне дом, совсем недавно купленный его фирмой, – в нем размещалась контора предприятий Нобеля.
На следующее утро я услышал, а затем и увидел, что перед гостиницей собралось множество народа. По улице двигалась шумная процессия, на рукавах у манифестантов были красные повязки, в руках – красные флаги. Судя по всему, эти люди пребывали в революционном опьянении и были готовы напасть на любого противника. У дверей гостиницы толпились вооруженные гражданские лица, среди них было и несколько солдат. Неожиданно один из них заметил, что я стою около окна, и принялся с воодушевлением размахивать руками, показывая на меня – ведь я был в военной форме. Через несколько секунд в дверь заглянул старый почтенный портье. Он задыхался, поскольку только что взбежал по лестнице на четвертый этаж. Совершенно потрясенный, старик, запинаясь, рассказал, что началась революция: восставшие идут арестовывать офицеров и очень интересуются номером моей комнаты.
Надо было спешить. Форма и сапоги были уже на мне, я набросил на плечи зимнюю шинель, лишенную знаков отличия, сорвал шпоры и надел папаху, которую носили и гражданские и военные. Чтобы не повстречаться с восставшими на главной лестнице или в вестибюле, я решил пройти через черный ход, а по дороге предупредил своего адъютанта и пообещал по возможности позвонить ему в течение дня. Около боковой двери не было видно ни охраны, ни какого-либо сброда. Выйдя на улицу, я пошел той же дорогой, что и ночью, когда мы гуляли с Нобелем. Оказавшись перед домом фирмы “Нобель”, я подумал, что было бы неплохо зайти в контору и попробовать хоть немного разобраться в том, что происходит.
От Эммануэля я узнал, что восстание в полном разгаре. Судя по всему, официальные власти были в полной растерянности. Несколько войсковых частей уже перешло на сторону восставших, тюрьмы были взяты штурмом, и тысячи заключенных оказались на свободе. Сброд нападал на полицейские участки, грабил и поджигал их. Многие правительственные учреждения тоже были охвачены огнем.
В квартале, где находилось здание фирмы “Нобель”, было совсем небезопасно, поэтому я согласился отправиться вместе с Эммануэлем и одним из служащих, французом, на квартиру Нобеля, расположенную на другом берегу Невы. Эта пешая прогулка могла кончиться печально. По пути к мосту мы остановились около сожженного полицейского участка, чтобы прочитать какие-то листовки. За нашими спинами раздалось: “Вон переодетый офицер!” – и наша маленькая группа тут же двинулась дальше. Когда мы шли по мосту, на мое плечо опустилась чья-то рука, бдительный прохожий подозвал военный патруль и радостно предложил солдатам проверить наши документы. Француз первым достал паспорт. Проверка документа заняла несколько минут, и мы получили необходимую паузу, чтобы собраться с мыслями. Когда французу вернули паспорт, в разговор вступил Нобель. Он объяснил, что является подданным Швеции, его паспорт находится в доме на другом берегу реки, и солдаты могут пройти туда, чтобы убедиться в этом на месте. Наконец человек, вызвавший патруль, повернулся ко мне и спросил: “А вы, где ваши документы?”
Я сказал, что только сегодня прибыл из Финляндии и мои документы находятся в багаже на Финляндском вокзале. Как этот человек сам мог видеть, извозчиков поблизости не было. Теперь уже я, в свою очередь, предложил солдатам отправиться со мной на вокзал, дабы они удостоверились, что я подданный Финляндии. Начальник патруля выказывал явные признаки нетерпения, он торопился и поспешил заявить, что ему все совершенно ясно и задерживать нас нет никакого смысла. Мы благополучно дошли до квартиры Нобеля, где меня приняли более чем хорошо.
Я опасался, что волнения распространятся и на завод фирмы “Нобель”, строения которого образовывали единый комплекс с жилым домом. Тогда могли бы пострадать все члены семьи Нобелей, поскольку в их доме находился генерал. Поэтому я решил перебраться к одному знакомому финну по фамилии Селин, который жил поблизости»[105].
* * *
С появлением 20 июня 1918 года Декрета о национализации нефтяной промышленности Эммануил Нобель убедился в том, что дни его товарищества сочтены и законы
