Дэвид Шилдс - Сэлинджер

«Танцы в зоне защиты» – драма, довольно приятно написанная и отмеченная рядом явных параллелей и символов. Но игра в этой пьесе требует от актеров напряжения, а Сэлинджер на сцене – трогательный мальчишка. На состоявшемся на прошлой неделе последнем прогоне спектакля он слегка запутался в первом предложении, но по ходу пьесы выглядел и играл успешно. Двое весьма опытных бродвейских актеров, Пэт Кэрролл и Лоуренс Лакинбилл, поддерживают молодого актера.

«Мэтт играет замечательно, – говорит Лакинбилл. – Он внимательно относится к подробностям. Он учитывает все, сказанное другими. На самом деле он не так уж неопытен. А если он молод, то это хорошо, поскольку предполагается, что его персонаж отличается свежестью чувств. Если он не таков, он не годится на эту роль».

Продюсер Мортон Готтлиб говорит: «Мы прослушали около сотни парней, которые могли бы исполнить эту роль, и нам понравился Мэтт. Он – отличный актер и выглядит так, как должен выглядеть футболист. Когда мы прослушивали его, мы даже не знали, что он – сын писателя Сэлинджера. На самом деле это не имеет значения. Возможно, нам придется сделать пару упоминаний об этом в рекламных материалах, но не думаю, что кто-то придет и купит билеты только потому, что один из актеров – сын Дж. Д. Сэлинджера».

В фильме «Месть болванов» Сэлинджер заплатил щедрую дань Голливуду. Как валяющий дурака футболист, он каким-то образом за два часа ухитрился и погонять на мотоцикле с коляской, и одеться женщиной, и побывать членом группы наблюдающих за луной. Все это он называет «отличными сценами в истории кинематографии». Чтобы выйти на сцену в «Танцах в защитной зоне», Сэлинджер отклонил предложения сняться в двух фильмах – «Огни святого Эльма» и «Работа на лето». За роль в первом из этих фильмов он смог получить кучу денег, а за роль во втором фильме – лакированный Ferrari.

Сэлинджер очень хочет сниматься в кино и работать в театре. «Вскоре я собираюсь жениться на дизайнере ювелирных изделий Бетси Беккер, и мне надо подумать о том, как зарабатывать на жизнь», – говорит он. Но его работа в Голливуде не всегда приятна.

«Вечно встречаешься с людьми, которых не уважаешь или к которым не питаешь особого уважения. Были люди, которые пытались предлагать мне деньги за то, что я должен был что-то делать с произведениями моего отца. Понимаете, они хотели купить права на его произведения. На таких людей плюнуть хочется».

«Когда я только начинал играть, я постарался сделать так, чтобы как можно меньше людей знали, кто мой отец. Я очень застенчив. Мой первый агент ничего не знал о моем отце, а нынешний агент не знала об отце до тех пор, пока ее партнер не прочел заметку в журнале Time. Но я, наконец, понял, что человек, который дал бы мне работу, если б у меня не было таланта, рискнул бы большой суммой денег».

«Два года назад, когда я только начинал актерскую карьеру, я ни за что бы не дал интервью вроде этого, так как тогда пришлось бы говорить только о моем отце. Давать такие интервью было бы бессмысленно. А теперь я играю в пьесе. Может быть, я смогу помочь делу».

«Я люблю моего отца. И нисколько не бунтую против него. Он принял решение о том, как хочет жить. Почему я должен каким-то образом нарушать его выбор? Я выбрал более публичный образ жизни – актерство. Вот и так-то»[536].

Дэвид Шилдс: Вот что надрывает сердце при сравнении двух участников этого тайного сговора между отцом и сыном: люди будут делать вид, что их интересует какая-то незначительная пьеска или фильм, в котором ты, мой сын, снимешься в роли второго плана. А на самом деле эти люди хотят услышать обо мне (и у тебя появляется подозрение, что по этой-то причине ты и получил роль). Ты, Мэтью, будешь распространять столько информации, сколько потребуется для того, чтобы привлечь к себе внимание публики, и при этом станешь держать благородную дистанцию от всех подобных расчетов. И горе тебе, если ты окажешься не таким чистым, как я (позировавший для гламурного снимка, а затем, обнаружив этот снимок в многотиражных изданиях, испытавший потрясение). Такие сентенции должны убивать душу. Проблема заключается в самом начале: Сэлинджер играет в двух направлениях, так, как это делает большинство людей. Он впадает в противоречия и даже лицемерие, что делает большинство людей, но всегда настаивает на том, что он – писатель, творец, основатель рода и отец – одинокий представитель человеческой порядочности и спасительной духовности. Эдипова природа этой позиции очевидна: Сэлинджер вроде бы ненавидел Голливуд, но не так уж и скрывал свою любовь к этой фабрике грез и был даже охвачен маниакальной страстью к Голливуду. А его сын пытался стать успешным актером, часто играя старшеклассников, которых высмеивал его отец.

Шэрон Стил: В письме, написанном Сэлинджером Майклу Митчеллу 16 декабря 1992 года, Сэлинджер желает сыну выбрать профессию, которая не так уж сильно искалечит его, и задается вопросом, не будет ли сын более счастлив, занимаясь чем-то «менее зависящим от случая», нежели «актерство»[537].

Глава 18

Убийцы

Лорел, Мэриленд, 1972; Нью-Йорк, 1980; Вашингтон, округ Колумбия, 1981; Брентвуд, Нью-Йорк, 1983; Голливуд, 1989.

В 80-х годах о романе «Над пропастью во ржи» заговорили вновь, рассматривая его – ошибочно, конечно, – как пособие для убийц.

Дэвид Шилдс: В романе Сэлинджера очень много физического насилия. Голос Холден проникнут страшной яростью. Если вы прочли книгу по необходимости или от отчаянья, вы истолкуете антипатию Холдена к культуре как разрешение на убийство. Если книга попадает в «неправильные» руки, и ее читают «неправильным» образом, заложенная в книге эмоциональная ярость может послужить одобрением проявления ненависти к «подделкам» в актах насилия.

Является ли роман опасной книгой? В интервью, которое дал нам Джон Гуэр, автор пьесы Six Degrees of Separation («Шесть степеней отчуждения»[538]), сказал: «Если кто-то использует что-то из написанного мною как оправдание совершенного им убийства, я говорю: «Господи, да люди с ума сошли». Но если три человека используют что-то из написанного мною как оправдание актов насилия, я буду очень, очень сильно обеспокоен этим. Ведь речь-то идет не об одном человеке, а о трех людях, совершивших преступления». В случае с Сэлинджером появляется осложняющее (и усугубляющее) обстоятельство: исключительная близость, которую писатель создал между рассказчиком и читателем, и эта близость смешана с сублимированным насилием. Сэлинджеру прекрасно удалось модулировать голос, который, кажется, практически ласкает внутренний слух читателя.