Павел Басинский - Лев Толстой: Бегство из рая

Затем возмущение приняло у нее характер почти безумия.

А затем она, покинутая всеми, одиноко умерла, и после смерти о ней вспомнили для того, чтоб с наслаждением клеветать на нее.

Вот и всё».

Роль Черткова в написании завещания Толстого была, конечно, огромной.

Во-первых, без Черткова завещания не было бы. Всякий, кто сколько-нибудь представляет себе душевный склад личности Толстого, должен понимать, что подготовка этой юридической бумаги, которая переписывалась несколько раз (!), была для него, пожалуй, самым тяжелым испытанием в жизни. И дело даже не в мировоззрении Толстого, согласно которому нельзя решать духовный вопрос, прибегая к помощи государства. Главное — это душевный склад его личности, особенно в последние годы, месяцы и дни жизни. Подписать юридический документ против семьи означало для него возбудить в людях зло по отношению к другим, причем в самых близких людях, за которых Л.Н. чувствовал свою ответственность.

Во-вторых, в своей книге Чертков скрыл факт, что в 1904 году он вынудил Л.Н. ответить на «вопросник», который уже являлся в глазах В.Г. формальным завещанием. До 1909 года Чертков не знал, что этот «вопросник» не имеет юридической силы. Но даже не зная об этом, он тем не менее втянул Толстого в создание еще одной формальной бумаги — первого варианта юридического завещания, подписанного Л.Н. на даче Черткова в Крекшино 18 сентября 1909 года.

Да, Чертков был прав, когда писал, что «решение его (Толстого — П.Б.) прибегнуть к завещанию было предпринято без моего ведома и во время моей вынужденной разлуки с ним». Но он не пишет, что при Толстом постоянно находились три его доверенных лица: Саша, Гусев и Маковицкий. Он не пишет, что секретари Толстого Гусев и Булгаков были определены в яснополянский дом Чертковым, причем на условиях, мягко говоря, вызывающих смущение. Например, Булгаков должен был вести ежедневные записи о том, что происходит в доме, и передавать их (!) Черткову. Фактически это была слежка за Л.Н. и его семьей.

Наконец, Чертков не пишет, что на протяжении всей «разлуки» с Л.Н. он неоднократно донимал его письменными просьбами о юридическом оформлении своих прав на его новые тексты. Эти просьбы терзали Толстого, вызывали в нем «неприятное» чувство, но каждый раз Л.Н. соглашался с ними.

Беспредельная любовь к Черткову — один из самых загадочных феноменов душевной жизни Толстого. Сколько раз во время переписки и прямого общения Чертков грубо вторгался в семейные отношения, интригуя против жены Толстого и дочерей, которых отец любил больше всего на свете! И всякий раз это не только сходило Черткову с рук, но и он выходил победителем. Всегда!

«Получил, милый друг, ваше разочаровавшее меня во всех отношениях письмо. И за то спасибо. Разочаровало то, что о себе ничего не пишете определенного. А я всё жду. Разочаровало, и даже неприятно было о моих писаниях, до от какого-то года. Провались все эти писания к „дьяволу“, только бы не вызывали они недобрых чувств», — пишет Толстой в Крекшино из Кочетов.

Что это за писания? Чертков просил передать в готовящийся по случаю пятидесятилетия Литературного фонда сборник повесть «Дьявол», которую Толстой двадцать лет прятал от жены под обшивкой кресла, но она была обнаружена и вызвала ярость у С.А. Он уточнял, что поскольку С.А. выдает повесть как написанную до 1881 года, это может вызвать проблемы при публикации. Что это, если не вторжение в интимные дела семьи? И это вторжение было тесно связано с проблемой литературных прав, на которые претендовал Чертков.

В декабре 1909 года по настоятельной просьбе Черткова Толстой письменно подтверждает его исключительные права как «уполномоченного Л.Н.Толстого по делу проведения в печать впервые появляющихся писаний». Это был венец многоступенчатых попыток Черткова стать юридически законным единственным литературным агентом при Толстом. Опубликованное сразу в нескольких газетах («Новая Русь», «Русское слово» и «Русские ведомости) с одобрительной припиской Толстого „Письмо в редакцию“ Черткова стало видимой верхушкой айсберга под названием „Завещание Толстого“.

И последнее. Говоря о „вынужденной разлуке“ с Толстым, Чертков странно „забыл“, что 30 июня и 1 июля 1909 года он и Л.Н. встречались в деревне Суворово в трех с половиной верстах от Кочетов. Это „радостное свидание“ организовала дочь Толстого Татьяна Сухотина. Свидание было тайным, ибо о нем не знала СА Ее муж в это время гостил у дочери в Кочетах. Но с точки зрения закона оно было неподсудно. Суворово находилось в Орловской губернии (на границе с Тульской), а Черткову был запрещен въезд лишь в Тульскую губернию.

О чем они говорили с Чертковым?

По свидетельству Маковицкого, тоже гостившего в Кочетах, Толстой, вернувшись с последнего свидания, „чувствовал себя слабым после напряжения, вызванного серьезными разговорами с Чертковым“. 2 июля Толстой спал до 9 утра, потом еще лежал в постели и почти весь день не работал, раскладывал пасьянсы и опять-таки спал. „Пульс был неравномерен, — фиксировал Маковицкий, — и реже обыкновенного: к четырем часам дня, когда Л.Н. лежал, пал на 60, температура — 36, а у Л.Н. норма 72 и 36,6. Изжога, озноб в спине, и холодно всему телу“.

Таково было физическое состояние Толстого перед тем, как вернуться в Ясную Поляну, где и грянул „стокгольмский“ семейный кризис.

Кем было написано первое формальное завещание?

Последние два года Толстой был тяжело (смертельно) болен. Его секретарь Гусев описывает в дневнике обмороки, которые случались с Л.Н. и сопровождались частичной потерей памяти, когда Толстой вдруг забывал имена своих детей и внуков, не узнавал их лиц, интересовался, где находятся Хамовники, и даже мог спросить: не приезжал ли вчера его брат „Митенька“? Дмитрий Николаевич Толстой скончался в 1856 году, за полвека до того, как Гусев стал секретарем Толстого, его смерть была подробно описана в „Анне Карениной“, созданной в 70-е годы.

В июле 1909 года, незадолго до того, как написать первое формальное завещание, Толстой забыл о том, что он уже не является хозяином Ясной Поляны. Он искренне думал, что продолжает владеть этой землей, страдал от этого и хотел отдать ее крестьянам. В это трудно поверить, но тому есть два свидетельства.

В дневнике Толстого от 23 июля есть запись: „Решил отдать землю. Вчера говорил с Иваном Васильевичем. Как трудно избавиться от этой пакостной, грешной собственности. Помоги, помоги, помоги“.

Значит, он говорил с юристом Денисенко не только о литературных правах? Значит, в его голове как-то соединились литературные права и собственность на землю, которой он не владел с 1892 года?