Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Турки готовятся перейти на левый берег Дуная, Вейсман видел и приказал сжечь великие приготовления для моста. Пленные сказывали, что визирь еще в Бабадаге держится. Но на речи пленных нельзя полагаться, надобно самим примечать склонение неприятельское, в которую сторону оно идет, ибо до сих пор нельзя сказать ничего определенного, в какое место целит неприятель своими силами. Вот не успели взять Турно, упустили время после взятия Журжи, а сейчас с каждым днем все труднее, турки умеют укреплять свои крепости, такие возведут земляные валы и ретраншементы, что понадобится целая армия, месяцы правильной осады, чтобы сломить их сопротивление. Но только Потемкин и Гудович могут знать, что им предпринять. Пусть Потемкин тоже попробует атаковать правый берег Дуная в районе Орсова и Цымбры… А перед этим Вейсман нападет на Исакчу. Туркам нельзя давать возможности спокойной подготовки для собственных диверсий. Пусть они не знают покоя в этом году…

…Снег уже растаял, только в горных местах еще кое-где белели остатки посеревшего снега, окруженного весело зазеленевшей травкой. Но воды кругом накопилось много, что не успевала стекать в реки, и активные действия с обеих сторон были на какое-то время приостановлены. Активизировалась лишь работа в штабах, вырабатывавших планы очередных операций. Румянцев прекрасно понимал, что турки, напуганные прошлогодними поражениями, вряд ли скоро осмелятся на открытые бои, скорее всего, предпочтут осторожные операции, создавая численный перевес…

Во всяком случае, Румянцев был доволен тем, что наступает пора решительных действий, возвращаются его боевые генералы, неплохо отдохнувшие в Петербурге и в своих деревнях. Боур, князь Репнин, а несколько раньше Потемкин и другие генералы и полковники… Всем можно отдыхать, только не Румянцеву…

Вернувшиеся из отпуска генералы немало рассказывали ему о Петербурге, о светских новостях, и прежде всего о пребывании в России прусского принца Генриха, который, по словам бывавших у него генералов, высоко отзывался о нем, Румянцеве, передавал ему слова одобрения. И вот недавно он прислал фельдмаршалу личное письмо: «Господин граф! Мне очень приятно видеть из письма Вашего ко мне, что Ваши друзья сообщили Вам о питаемых мною к Вам чувствах. Мог ли я не интересоваться подвигами человека, достоинства и великие военные дарования которого привлекают на себя внимание всей Европы и ее рукоплескания? Если бы в числе сожалений, ощущаемых мною по поводу разлуки с Вашею августейшею императрицею, могло бы иметь место еще какое-либо другое, то, без сомнения, оно было бы порождено тем, что я принужден был покинуть Россию, не имев удовольствия Вас видеть. Я, впрочем, милостивый государь, несколько в этом утешился уверенностью, что чрез это увеличится слава русского оружия. Это соображение должно иметь перевес над моим личным удовольствием тем более, что я нисколько не сомневаюсь, что новыми подвигами Вы еще более увеличите громкую известность, Вами уже приобретенную, выгодные же последствия оных не замедлят породить достославный мир для Вашего отечества и обеспечить за Вами почетное место среди великих полководцев. С величайшим уважением к Вам остаюсь Ваш искренний друг Генрих. Берлин. 7 апреля 1771 года».

И слова, переданные несколько недель назад, и это письмо радовали Румянцева, не лишенного, как и все люди, честолюбия. Тем более они исходили от человека отважного и искусного в сражениях.

Польстило Румянцеву и письмо от польского короля, врученное ему генералом Мальчевским. Вот оно:

«Господин фельдмаршал граф Румянцев-Задунайский! Я избрал подателя сего письма, генерал-майора Мальчевского, состоящего при украинской дивизии войск республики, для выполнения очень близкого моему сердцу поручения, в содействии которому с Вашей стороны я тем более уверен, что постоянно, в продолжение минувшей войны, доставившей Вам столько славы, находил в Вас, милостивый государь, самое благосклонное расположение ко всему, что могло уменьшить бедствия войны для обывателей Польши и тем самым укрепить добрыя отношения между двумя народами.

Я убежден, что если Ваше сиятельство имели бы возможность находиться в Польше с год тому назад, то не накопилось бы столько столкновений с Вашими войсками… Ваш справедливый образ действий в минувшую войну в отношении крепости Каменец отстраняет во мне всякое сомнение, что и в настоящее время Вы не откажетесь, в самом скорейшем времени, отменить приказание, на основании которого отряд русских войск стоит около самого Длучка…

Чем сильнее великий полководец сумел заставить трепетать врагов его государыни, тем несравненно более будет стараться удовлетворить друзей той же государыни человеколюбивый правитель и хороший политик. Вот двойная похвала, которую до настоящих дней никакой военачальник не заслужил в большей мере, нежели Вы, милостивый государь. Убежденный, что Вы пожелаете заслужить эту похвалу равным образом и в будущем, я совершенно надеюсь на полный успех поручений, возложенных мною на генерала Мальчевского, которому завидую предстоящую ему возможность лично беседовать с героем, ознаменовавшим славою свой век, и которого с величайшим удовольствием остаюсь искренно преданным Станислав Август король. Варшава. Сего 10 апреля 1771 года».

И снова, в какой уж раз за последние дни, фельдмаршал Румянцев стал перебирать в памяти события, происшедшие в Польше и Пруссии и ставшие ему известными из переписки и устных донесений… Оторванный от столичного общения с первейшими лицами в государстве, лишенный информации из первых рук, Румянцев, тем не менее, стремился быть в центре всех наиболее значительных событий прошедших месяцев. Конечно, он не знал всех подробностей и тонкостей, которые мог бы получить, непосредственно общаясь с теми же Никитой Ивановичем Паниным, Александром Алексеевичем Вяземским и другими государственными лицами, от которых во многом зависела внешняя и внутренняя политика государства Российского. Он не мог покинуть обширнейший завоеванный край, одна водная граница которого по Дунаю простиралась на шестьсот верст, от Орсовы до устья Дуная… Кроме того, из Малороссии постоянно приходили письма, в которых ставилось много беспокойных вопросов. Десятки сложнейших задач необходимо было решать каждодневно. Не хватало времени даже на сон… И сейчас столько беспокойства вошло в его сердце, а голова была забита постоянными политическими комбинациями… Польские события заботили его больше всего. В сущности, эти события и были причиной разгоревшейся войны. Турция, поддержанная Францией, не захотела усиления влияния России в Польше. А Россия, чувствуя свою возрастающую силу и мощь, приняла вызов турецких гордецов, не забывавших о своем былом могуществе в Европе…