Александр Карелин - Афганская война глазами военного хирурга

— Хорошо, я готов.

Но это было тяжёлое «задание». Самого бы Невского кто-нибудь успокоил…

Глава 4

Июнь1982 г.

Многие прилетевшие выползали из самолёта с «квадратными глазами», качались, словно пьяные. Для Невского, правда, этот полёт пролетел не заметно — из примерно двух часов полётного времени он умудрился большую часть времени проспать. Но последние шесть-семь минут, когда ИЛ-76 («Горбатый») проваливался вниз, все почувствовали себя в невесомости. Желудок подкатывал к горлу, а глаза закатывались, руки невозможно было оторвать от колен. Они весили по сотне килограммов.

Подполковник сосед смертельно побледнел, смотрел на Невского расширившимися глазами. Наконец, колёса коснулись бетонной полосы. Самолёт плавно заскользил по дорожке.

— Ну, вот мы и дома! Мой отпуск закончился. А ты первый раз в Афгане?

Невский кивнул, сглатывая горькую слюну. Подхватив свои вещи, вместе вышли из салона.

Трудно было, стоя на взлётной полосе, оценивать красоты столицы. Но жара почувствовалась сразу. Лицо опалило, словно из открытой духовки. Как по команде выходящие из самолёта отходили в сторонку, останавливались и закуривали. Многие крутили головами на «360 градусов». «Ограниченный контингент» пополнился новыми силами.

Никто их не встречал. Каждый был предоставлен сам себе. Подполковник посоветовал Невскому двигать на Пересыльный пункт, сам он тоже туда идёт. Ему ещё предстоит перелёт до Джелалабада. Но, по словам нового знакомого, все пути в любом случае ведут на «Пересылку». Старший лейтенант был рад попутчику. Впрочем, многие тоже потянулись за ними.

Пересыльный пункт… Если в Ташкенте это было «мини государство», то в Кабуле — уже громадная империя. У этой империи были свои законы, свои правители и рабы. «Пересылка» ежедневно перемалывала сотни и сотни человеческих судеб, определяя, порой, кому жить, а кому умереть. То тут, то там мелькали «деловые люди» неопределённого возраста и звания, которые строили группы офицеров, включая подполковников и полковников (не говоря уж о гражданских) в колонны, уводили их в разных направлениях. Так и казалось, что вот-вот прозвучит команда: «Запевай!» И ведь, запели бы, наверное. Вновь прибывшие ощущали себя маленькими песчинками на «теле «Пересылки», они ничего не знали, они волновались за свою судьбу. И только «распорядители» чувствовали себя, как рыба в воде.

Невскому повезло: он избежал этой участи «колонного передвижения». Вдвоём с подполковником, который назвался Палько Леонидом Львовичем, политработником из Бригады Джелалабада, они прошли к дежурному по Пересыльному пункту, отметили своё прибытие, получили «добро» на размещение, записали даже их номер палатки в журнал. Младший сержант проводил их в офицерскую палатку, коих был целый большой палаточный городок. Места выбрали рядом. Рулоны матрасов и грязные подушки лежали тут же. Можно было получить постельное бельё, но Леонид Львович отсоветовал это делать — запросто можно было подцепить вшей. Лучше уж так полежать на голых матрасах, а подушку предложил укрыть любой своей чистой вещью. Сам он достал полотенце из сумки, укрыл «грязный бесформенный комочек». Невский сделал также.

Полчасика полежали, отдыхая и привыкая к жаре. Подполковник оказался словоохотливым. Рассказал о своей службе в тропическом Джелалабаде, об обезьянах и пальмах, о бананах и апельсиновых рощах. Невский слушал его с большим интересом.

Палько ушёл на часок-другой «прозондировать почву» на счёт рейса до своего «тропического уголка». Невскому же он посоветовал «не рыпаться», а ждать кадровика, тот сам должен объявиться. Главное, что старший лейтенант уже записался в учётный документ, отметил своё прибытие. Александр так и сделал.

Возможно, этот совет уберёг его от новых сюрпризов и «потрясений». На соседних кроватях лежали-сидели офицеры, прапорщики, одетые в самую разнообразную форму. Впрочем, «бывалых афганцев» можно было узнать даже не по форме, а по уверенному взгляду. Об Афгане они знали всё, многие прошли через немыслимые испытания, кое-кто успел повидать близко смерть. Иное дело новички, которые бессмысленно смотрели по сторонам, слушали рассказы «бывалых» буквально «разинув рты». Были бы слушатели, а рассказчики найдутся.

Вскоре Невский стал невольно вслушиваться в эти рассказы. «Самое страшное, мужики, на войне — везти домой погибшего, так называемый «груз двести». Особенно, если он из одного с тобой города. Собственно, с этим «грузом» я и летал сейчас на Вологодчину. Жуткое, признаюсь, дело. Мы были с этим солдатом земляки. Дома почти рядом. Чего я насмотрелся и наслушался — не передать. Первые два часа встречи исполнял роль виноватого во всех грехах, за что мне и набили морду. Да я и не сопротивлялся, понимал родственников. Цинк вскрывать было нельзя, да там, собственно, и показывать было нечего. Кстати, таких случаев у вас самих много будет…»

После краткой тишины уже из другого угла послышалось. «А нашего вот прапорщика домой отвезли после ранения. Обе ноги ему оторвало и правую руку. Когда он медицинскую комиссию на инвалидность проходил, то ему вторую группу дали. Сказали, что для первой нога должна быть оторвана на четыре сантиметра больше. А одного офицера чуть под суд не отдали за то, что он заступился за родителей, у которых парень под Кандагаром погиб. С них стали брать налог за бездетность. Спасибо, военком-«афганец» заступился».

Повисло тягостное молчание. Но вновь оно было нарушено очередной жуткой историей. «Я тоже в прошлом году возил на родину погибшего солдата. Мать того солдата в итоге оказалась в психушке. Сперва на следующее утро после похорон её кто-то случайно нашёл на могиле сына. Она стала скорбной умом, то есть рассудок её помутился, и она лежала прямо на холмике под одеялом, а под головой — подушка. Конец роду их. Детей у неё больше не было».

Теперь молчание воцарилось надолго. Говорить было не о чем. Каждый думал о своём.

Вернулся подполковник Палько. Его рейс будет только завтра. Нет ничего и на Кандагар — специально для Невского поинтересовался. Вместе отправились на обед. Это было неподалёку в похожей палатке. Желающих было не много. Получили на раздаче тарелки с горячими щами и бесформенной белой массой с рыбными консервами под томатным соусом, стакан компота. Ещё заранее Леонид Львович предупредил, что здесь всё выдаётся бесплатно («настоящий коммунизм!»), поэтому Александр не насмешил никого, как подобный же новичок — старший лейтенант, который долго искал, кому же отдать свои кровные деньги за такой «чудный и «вкусный» обед».