Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей - Дмитрий Евгеньевич Сагайдак
Счёт закончен. Обстукана и осмотрена вторая половина вагона. На какой-то стоянке в вагон подаётся бочка с баландой и другая, поменьше, с кашей.
Очевидно, ввиду одноразового питания на всём пути следования, баланда была достойна более лестного названия. Густой, наваристый суп с картошкой и горохом вполне заслуживал названия первого блюда, а каша, рассыпуха из гречневой крупы с большим количеством масла, напоминала кашу домашнего приготовления.
Поели, стало значительно теплее. Укладываемся спать. Сон прерывается на каждой остановке непременным обстукиванием вагона, громким стуком подкованных сапог солдат на крыше.
И когда только они спят? И не надоело им это? А нам, признаюсь, надоело хуже горькой редьки.
Днём решил немного поспать — ночь вымотала до конца. Попросил одного из бывших секретарей Московского комитета комсомола немного подежурить и разбудить в случае неожиданной «ревизии наличности» или выдачи питания.
Только задремал — будит.
— Вот, гайка, валялась на полу, не знаю, откуда взялась. Ребята хотели выбросить в окно, а я не дал!
Начали искать, откуда она могла взяться. Оказалось, ею с внутренней стороны вагона был закреплён болт, на котором висит щеколда, закрывающая раздвижную дверь вагона.
Таким образом, оказалось, что мы едем в вагоне с фактически открытой дверью. Стоит толкнуть болт — и он полетит под откос. Тогда отодвигай дверь и… врассыпную, кто куда!
Вот тебе и обстукивание на каждой остановке, вот тебе и проверки на больших и маленьких станциях! А запора-то и нет. И никто не подумал его проверить!
Как же это вы прохлопали, гражданин капитан? А ведь за это можно не только лишиться погон, но и под суд пойти! Иди потом, доказывай, что ты не верблюд. Ведь ты же не сумеешь доказать, что не намеревался совершить тягчайшего преступления. Ведь в том и сила произвола, что культивируется и всемерно поощряется во имя бдительности подозрительность и недоверие к человеку.
* * *
В 1964-м году в газете «Правда» от 13-го декабря в статье Карпинского и Яхневича «Это случилось в Армавире» мне бросилась в глаза фраза: «Если вина Гаськова не доказана, то не доказана, мол, и его невиновность, не доказано, что он не намеревался совершить преступление только потому, что он «не доказал» обратного и не лишён личных недостатков — это гримаса той самой «философии» произвола, которая была свойственна периоду культа личности».
* * *
В то время я мыслил несколько примитивнее, утилитарнее, без обобщений, сделанных в статье, без отыскания основной причины, а потому ограничился тем, что подумал словами моих следователей: «был бы человек, а дело найдётся». Ведь ты-то, гражданин капитан, есть налицо, а раз есть, то и дело будет, да ещё и при таких веских уликах. А то, что ты об этом даже не думал, никого не касается. Докажи, что у тебя в мыслях этого не было. Вот то-то и оно, что этого ты не докажешь!
Да, дело получается серьёзное. Навернуть гайку на болт никак не удаётся, он уже успел от тряски вагона утонуть заподлицо с брусом обвязки двери. Побаиваемся, что до ближайшей станции он выскочит совсем. Тогда — совсем беда. Конвой обнаружит это, и дело о групповом побеге предстанет перед судьями и прокурором. И будет совсем не важно, что ни одного сбежавшего не окажется! Важно другое, — подготовка велась!
«Философия» произвола восторжествует, она будет иметь вещественное подкрепление. И никакие силы не смогут остановить карающую руку «правосудия».
На остановке стучу в дверь ногой, громко зову начальника конвоя. С визгом отодвигается дверь. По лесенке поднимаются капитан с двумя помощниками. Их охраняет пулемёт, стая собак, солдаты с автоматами.
— В чём дело, говори!
— Вот, гайка, гражданин начальник!
Начальник и солдаты явно растеряны, принимают меня за сумасшедшего.
— Говори, в чём дело, б…, не тычь мне гайку. Сам вижу, что гайка, а не автомат. Говори, кто?
— Гайка от запора, гражданин начальник!
При открывании двери никто не заметил, что выдернулся болт и упала на землю щеколда. Её поднял собаковод и, протягивая в вагон, отчаянно завопил:
— Это ж побег, товарищ капитан!
Капитан наконец сообразил, что это за гайка и коротко приказал:
— Старшего — в наручники!
— За что, гражданин начальник?
— Кто отвернул? Кто готовил побег? Говори, фашистская проститутка!
— Она сама отвернулась, ведь без контргайки!
— Одевай наручники! — командует солдату.
— Руки! — командует солдат.
Щёлк, щёлк, — и я в кандалах.
— Гражданин начальник, бежать никто не собирался, гайка отвернулась сама, это технически вполне допустимо. Старшой здесь ни причём, гайку нашёл я! — зачастил бывший работник МК комсомола.
— Молчать, фашистская гадина! А ну-ка, вторую пару браслеток!
Нежданный защитник разделил мою участь. На руках и у него заблестели наручники.
И вдруг нависшую тишину прорывает стоголосый крик. Вразнобой, истерично, кто во что горазд:
— Не правильно, они не виноваты! Никто бежать не собирался! Гайка отвинтилась сама! Одевайте наручники всем!
Громко залаяли собаки, солдаты и капитан попятились, оглушённые криком. Пулемёт задрал хобот, солдаты сжали автоматы. Общая секундная растерянность. Перекрывая общий крик, начальник, выхватив пистолет и размахивая им, кричит:
— Молчать! Перестреляю, как собак!
Шум погас.
— Вам (это мне и секретарю) — стоять на месте, всем остальным, с вещами, направо, марш!
И началось уже знакомое. Простучали, осмотрели, перегнали, посчитали. Ничего не нашли, счёт сошёлся, криминала нет, за исключением гайки.
Начальник конвоя явно отошёл. Все люди налицо, стенки, пол, потолки целы и невредимы.
До его сознания стало доходить, что нужно скорее что-то делать — поезд задерживать нельзя. Срыв графика вызовет необходимость писать рапорт о случившемся, а он уже начал понимать, что всё это далеко не в его интересах.
— Занимай места! — это к заключённым.
— Зови слесаря! — это к солдату.
— До станции далеко, товарищ капитан, мы стоим у семафора, а поезд с минуты на минуту может пойти! — докладывает солдат с погонами старшины.
— Ну-ка вы, инженеры, заверните гайку, да поскорее!
— В наручниках не можем — сильно стягивают, и нужен молоток, — говорю я.
— На площадке есть топор, товарищ капитан! Подойдёт? — спрашивает старшина.
— Давай топор! — отвечает за капитана секретарь.
Наручники сняли, подали топор. На наше счастье резьба болта оказалась не повреждённой, гайка быстро завёрнута на место.
— Давай топор!
Солдат вопросительно смотрит на начальника: давать или не давать?
— А зачем это топор?
— Нужно расклепать болт, чтобы гайка опять не отвернулась!
— Дай, — процедил сквозь зубы капитан.
Тщательно обушком расклёпываю кончик болта. Бросил топор на пол. Капитан тут же наступил на него ногой. Солдат нагибается, берёт топор в руки
