Валерий Поволяев - Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

— Я Бакатин, — заявил он.

О том, что Бакатин стал председателем КГБ, Кротков уже знал. Вытянулся, доложил по форме. Одет он был в обычный гражданский костюм. Таков был расписанный порядок: дежурные по главным управлениям ходили в гражданском, дежурные, находившиеся в приемной председателя КГБ, — в военной форме.

— Проводите меня по помещениям, — тоном, не терпящим возражений, потребовал Бакатин.

Он не знал расположения кабинетов, где кто сидит, потому и потребовал, чтобы Кротков стал его «гидом». Следом за Бакатиным, тенью, двигался кадровик с папкой, с бумагами и ручкой наготове.

Зашли в один кабинет. Там сидели сотрудники в форме. Бакатин к крайнему столу:

— Вы где были девятнадцатого августа? — прежним, не терпящим возражений тоном спросил Бакатин у хозяина стола.

— На работе, — ответил тот.

— Уволить! — небрежно бросил Бакатин кадровику и тот послушно занес распоряжение в бумагу.

— Вы где были девятнадцатого числа? — спросил Бакатин у сотрудника, сидевшего за следующим столом.

— Здесь, на работе.

— Уволить! — последовал безапелляционный приказ.

Почему Бакатина интересовало именно девятнадцатое число, так никто и не понял. Дурдом какой-то! Осталось это тайной за семью печатями, ключ к которой один Бакатин, наверное, и знал. Вел себя он как обычный распоясавшийся партийный чиновник, не более того… Ну да Бог с ним, с Бакатиным.

Тем более что Кротков умудрился опередить нового председателя КГБ, зайти в несколько кабинетов и предупредить о чистке — ведь проверки-то никакой не проводилось, приказы об увольнении сыпались налево и направо устные. И только на основании личных признаний сотрудников. Имела место та самая дикая ситуация, когда вообще легче было ни в чем не признаваться…

Воспоминания о Бакатине у многих ныне вызывают изжогу, и вряд ли эта изжога исчезнет до конца дней у тех, кто прошел дикую бакатинскую чистку.

Позже Кротков ушел из КГБ, стал командовать службой безопасности в одном банке и иногда возил своих подчиненных на стадион «Динамо», где располагался офис Российской национальной службы экономической безопасности. В помещении стадиона был оборудован первоклассный тир, там Кротков и проводил занятия.

Как-то Шебаршин попросил его:

— Сергей Иванович, можно мне хоть разок пострелять с вами? Давно не стрелял…

— Отчего ж нельзя, Леонид Владимирович. Через два дня у нас снова стрельба, приходите!

Шебаршин пришел со своим личным оружием — именным «стечкиным». Хороший пистолет с большим запасом патронов в магазине. Стрелять можно не только одиночными выстрелами, но и очередями. И что еще хорошо — к нему подходили патроны от «макарова». Стрелял Шебаршин метко, с удовольствием — в нем чувствовался азартный охотник, знаток оружия — можно было залюбоваться.

Когда Шебаршин отстрелялся, по лицу его было видно — отвел душу, Кротков спросил его:

— А мне попробовать из вашего «стечкина» можно?

— Можно, — Шебаршин протянул пистолет Кроткову.

Стрелять из «стечкина» было одно удовольствие, не то, что, скажем, из «макарова». Хотя «макаров», ПМ — тоже неплохой пистолет. Но офицеры, воевавшие в Афганистане, к слову, называли его «грузилом» — тяжесть, дескать, только лишняя, предпочитали ходить с автоматами.

И патронов у «макарова» всего восемь, девятый в стволе, а у «стечкина» двадцать.

Не знал Кротков, что стрелял по мишеням из пистолета, который потом, при разбирательстве обстоятельств гибели Шебаршина, будет фигурировать в качестве вещественного доказательства. Из него Шебаршин произвел последний выстрел. В себя…

Свою страничку, рожденную не сразу, непросто, в сомнениях и творческих муках, передал в книгу Владимир Шебаршин.

«Леонид Владимирович Шебаршин — поистине исконно русский человек, — написал он, — удивительной скромности, обаяния и мужества, обладающий эрудицией хорошей памятью.

Леонид Владимирович посвятил себя самоотверженному, верному служению Отчизне. Ответственность и преданность своему делу были главными ориентирами в жизни и являются образцом доблести, чести, патриотизма и верности долгу. Ясная голова, точная оценка реальности, повышенное чувство ответственности — все в одном человеке.

Когда вспоминаешь о Леониде Владимировиче Шебаршине, невольно приходят слова Ф. Э. Дзержинского, ставшие крылатыми. Только вот хочется сделать акцент на то, что холодный ум сам по себе, без горячего сердца, обычно невелик. Ведь яркая, мудрая, целенаправленная, захватывающая мысль всегда рождается в муках. И тем она и прекрасна.

Такие книги, как “Рука Москвы”, “Записки начальника разведки”, “И жизни мелочные сны”, “Хроника безвременья”, пронизывают проникновенными, захватывающими душу мыслями, сочетающими острую наблюдательность и непредвзятость.

Из всего этого и, конечно же, многого другого складывается образ настоящего человека. Леонид Владимирович сумел сказать неповторимое по искренности, глубине, мудрости, таланту самоиронии, сопричастности к эпохе и природе своей слово.

Он никогда не любил обсуждать людей и другим не давал повода для обсуждения. Часто говорил: “Не обсуждайте других и сами необсуждаемы будете”.

Забыть Шебаршина нельзя, но и вернуть, к великому сожалению — невозможно».

И последнее.

Попрощаться с Шебаршиным на Троекуровское кладбище приехало много народу, кто-то посчитал — не менее полутора тысячи человек. Как написал Юрий Изюмов, «для Москвы число небывалое». Панихида была не велеречивой, без принятого в таких случаях захваливания покойного, потом гроб под автоматные залпы опустили в могилу и те, кто близко знал Леонида Владимировича, переместились для поминок в траурный зал Троекуровского кладбища.

Там, конечно, обстановка была другая, напряжение спало, люди раскрепостились, было много речей, суть которых сводилась, собственно, к одному — из жизни ушел великий человек. Помянуть Леонида Владимировича захотели человек триста, не меньше, — и у каждого было свое слово о покойном, свое ощущение происшедшей беды, своя оценка личности Шебаршина.

Впрочем, в оценках личности разногласий не было, оценки совпали. Разница была только в деталях, в нюансах. Речь Прилукова суммировала эти нюансы. Хотя говорить о Шебаршине в прошедшем времени было трудно, Виталий Михайлович сам признается в этом. Тяжело было…

Но вот что он сказал:

«Дорогие товарищи, коллеги, все родные, друзья, близкие и знакомые Леонида Владимировича, примите от имени нашей Российской национальной службы экономической безопасности и Московского Клуба ветеранов контрразведки самые искренние, глубокие чувства соболезнования по поводу ухода из жизни в мир иной дорогого нам всем человека — Леонида Владимировича Шебаршина. С Леонидом Владимировичем мы дружно ежедневно работали последние двадцать один год, т. е. с 1991 года, когда под его руководством была создана наша служба.