Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова
Команду путешественников подобрал Горький, включив в нее двух врачей и художника, трое из них были чахоточные. Возможно, Чехов и Книппер заранее условились о встрече, поскольку вместе с матерью Ольга в то время была во Владикавказе и по Военно-Грузинской дороге собиралась ехать до курорта Боржом, где им предстояло провести лето. Однако прошедшие дожди дорогу размыли, и свидание в назначенном месте не состоялось. Тифлисская газета сообщала, что, прибыв в город на неделю, Чехов, Горький и Васнецов остановились в Северных меблированных комнатах. Антон и не подозревал, что в это же самое время в Тифлисе находилась и Ольга, однако ее невестка, регулярно читавшая газеты, разыскала Чехова по телефону: тот поначалу попытался отделаться от нее, приняв за назойливую поклонницу[488]. Повстречались Антон и Ольга в поезде, выехав из Тифлиса, и через несколько часов расстались. Дочь и мать Книппер пересели на боржомскую ветку.
Маша ничего об этом не знала и 12 июня писала Ольге: «Если через четыре дня ты не приедешь, то между нами все кончено и мы больше не знакомы! Сегодня проводим Мишу с семьей. Было грустно, я успела привыкнуть к ним». Антон позаботился о том, чтобы разминуться с братом и маленькой племянницей в один день. Горький с семьей уехал несколькими днями позже. Ольга пожаловала в Ялту 23 июня.
Вместе они провели шесть счастливых недель, хотя известно об этом крайне мало. Чехов почти ничего не писал, но работа над «Тремя сестрами» медленно продвигалась. Были и небольшие огорчения: еще до приезда Ольги в ялтинской гостинице остановилась Мария Андреева; кроме того, Антона продолжал преследовать поэт Лазаревский – наблюдал, как тот пил чай в компании Маши и Ольги: «Чехов присел за Книппер и выглядывал оттуда. Одет он был, не в пример Горькому, положительно франтом. Запонки золотые, желтые ботинки, пиджак, пальто – все это самое элегантное. Через несколько времени к столу подошла и Желябужская [М. Андреева]. Чехов к ней чувствует больше чем обыкновенную симпатию».
Евгения Яковлевна с Машей перебрались в Гурзуф на купленную Антоном дачу. Антон и Ольга остались в доме вдвоем, и ситуация напоминала запись в чеховской записной книжке о том, как избавиться от непрошеных гостей: некто «нанял француженку, которая жила у него за жалованье под видом содержанки, это шокировало дам». Их больше не смущали скрипучие ступени, тревожившие сон Евгении Яковлевны и Маши, когда Ольга с подушкой и свечкой пробиралась в комнату Антона или когда навещала его на рассвете, вернувшись в дом после морского купания.
Просителям и визитерам давали от ворот поворот, за исключением молоденькой Ольги Васильевой, к которой Чехов проникся жалостью еще в Ницце. Вице-консул Ментоны Юрасов умолял Антона быть с ней помягче: «Васильева Вас любит, и Ваше слово для нее закон. <…> Она не знает, что делать со своей самостоятельностью, – а опереться ей не на кого. Она существо несчастное, жалкое и достойное сострадания»[489].
Васильева прислала Чехову в подарок восточный ковер и спрашивала его, какие английские журналы могли бы опубликовать ее переводы[490]. Антон на это ответил: «Мне кажется, для английской публики я представляю так мало интереса, что решительно все равно, буду ли я напечатан в английском журнале или нет».
Двадцать второго июля умер Левитан. Друзья и знакомые художника получили записки с просьбой уничтожить его письма. Маша, в отличие от Антона, последнюю волю друга покорно исполнила.
Последние дни, проведенные Ольгой в Ялте, омрачились волнениями иного рода. В начале августа Антон получил письмо от первой исполнительницы Чайки, Веры Комиссаржевской: «Я приехала на несколько дней в Ялту, живу в Массандре, и мне было бы очень грустно не увидать Вас хоть на минутку»[491]. Ольга сразу поняла, что актрису интересует не столько новая пьеса, сколько сам автор. Третьего августа Антон уединился с Чайкой на даче в Гурзуфе, однако ни ответных чувств, ни права на постановку новой пьесы она не добилась – пришлось утешиться фотографией с надписью «…в бурный день, когда шумело море, от тихого Антона Чехова». Спустя два дня Антон отправился с Ольгой в Севастополь – там они остановились в гостинице. Можно лишь догадываться, почему Ольга плакала в поезде: не потому ли, что «так много пережила за это короткое время в вашем доме»? Было ли это связано с недовольством Евгении Яковлевны по поводу визита Комиссаржевской? Вернувшись в Ялту, Антон ни с кем не пожелал общаться. Комиссаржевская снова писала ему из Гурзуфа: «Ждала два дня. Едем завтра пароходом в Ялту. Огорчена Вашей недогадливостью». Состоялась еще одна встреча. Спустя неделю, после путешествия по штормящему морю, актриса жаловалась Антону: «Мне казалось, что когда я Вас увижу, то закидаю вопросами и сама скажу Вам что-нибудь. <…> Знаете, это ужасно странно, но мне на время было жаль Вас <…> жаль, жаль до грусти. А еще что-то неуловимое было все время в Вас, чему я не верю».
Ольга же, несмотря на полные нежности письма Антона, чувствовала себя «выброшенной за борт» и признавалась в письме к Маше: «…Нежно простились. Он был взволнован; я тоже. <…> Я заревела. Жутко было остаться одной после всего пережитого»[492]. Будущее казалось неопределенным. Ваня уверял Ольгу в том, что Антон будет зимовать в Москве. Однако Маше она писала: «Странно ты спрашиваешь – на чем порешили с братом твоим? Разве с ним можно порешить? Сама ничего не знаю и страдаю сильно от этого».
Станиславский и Немирович-Данченко возлагали большие надежды на роман актрисы и драматурга – они желали бы покрепче привязать Антона Чехова к своему театру. Восьмого августа Станиславский писал Немировичу-Данченко: «Вчера выжал от Чехова: он завтра едет в Гурзуф писать и через неделю собирается в Алупку приехать читать написанное <…> Он пишет пьесу из военного быта с четырьмя молодыми женскими ролями. <…> Все это пока под большим секретом»[493].
Впрочем, Немировичу стало известно нечто большее, причем задолго до того, как об этом открыто заговорила Ольга (Антон молчал до последнего). Он поделился новостью со Станиславским: «Брак ее с Антоном Павловичем – дело решенное»[494]. Приступив к работе над пьесой «Три сестры», Чехов, сам того не подозревая, подписал брачный контракт не только с актрисой, но и с ее театром.
Глава 72
«Три сестры»
август – ноябрь 1900 года
Антон вернулся в прогретую августовским солнцем Ялту, а Ольга уехала в Москву. Пьесу «Три сестры», которая уже давно сложилась у Чехова в голове, предстояло перенести на бумагу. Ее сюжет затрагивал в душе Антона сугубо личные струны: после сестер Гольден, Марковых, Яновых, Линтваревых и Шавровых Чехову стало казаться, что три сестры, как мотив волшебной сказки, будут вновь и вновь возникать в его жизни.
Пьеса имела и английский источник. Еще в 1896 году Антон отослал в таганрогскую библиотеку биографию сестер Бронте – историю трех талантливых и несчастных девушек, стремящихся вырваться из провинциального Йоркшира; в их жизни есть и деспотичный отец, и мать, о которой сохранились лишь смутные воспоминания, и обожаемый брат, превратившийся в бездельника и пьяницу. Сестры Прозоровы у Чехова во многом сходны с сестрами Бронте. В конце девяностых годов в Москве пользовалась популярностью оперетта С. Джоунза «Гейша», и ее сюжет – любовные похождения трех английских офицеров – тоже пришелся кстати. Пошли в переработку и воспоминания прошлых лет: офицеры, с которыми Антон водил дружбу в Воскресенске летом 1884 года, военные попутчики по дороге на Сахалин. Как и в рассказе «Дама с собачкой», супружество в пьесе «Три сестры» трактуется как форма тирании, а напряженность в отношениях между реальными Машей и Ольгой предвосхищается судьбой кротких сестер, постепенно вытесняемых из собственного дома плодовитой невесткой, – жестоко обошелся драматург Чехов с сестрами Прозоровыми, бесспорно достойными лучшей доли. Лишь актерам МХТа удастся мастерски передать на сцене полифонизм «Трех сестер» посредством одновременно звучащих разговоров нескольких лиц, а с помощью невербальных средств – часов, фотоаппарата, деревьев в саду, музыки и пожара – отразить течение времени.
Работа над пьесой продвигалась медленно. В доме гостила жена Вани с сыном. Захаживала Варвара Харкеевич со своими знакомками, а Катишь Немирович-Данченко, скучающая без мужа, сидела у Чеховых часами и болтала о чепухе. Антон пытался скрываться от гостей в спальне, потом перебрался в Гурзуф, но и это не помогало. «Едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло», – жаловался он Ольге. Он составил список ненавистных ему персон: «игривый еврей, радикальный хохол и пьяный немец», а также надоедливые дамы, желающие получить от него краткое изложение теории Герберта Спенсера. Приехала чета Станиславских с намерением хорошенько отдохнуть; Антон направил их в гимназию к Харкеевич послушать игру на арфе какой-то венгерки.
