Давид Ортенберг - Июнь-декабрь сорок первого

* * *

С Западного фронта вернулся Василий Гроссман. Он был в прославленной 1-й гвардейской стрелковой дивизии, у генерала Руссиянова. Об этой дивизии и в дни наступления, как и в дни обороны, можно было писать без конца. В номер газеты Гроссман не успел написать, да его и не подгоняли. Мы знали, как он работал. Хотя он приучил себя писать в любой обстановке, в самых, казалось бы, неблагоприятных условиях - в блиндаже у коптилки, в поле, лежа на разостланной постели или в набитой людьми избе, - писал он не торопясь, упорно вкладывая в этот процесс все силы без остатка. По-другому он просто не мог.

Для сегодняшнего номера Василий Семенович принес очерк "Гвардия наступает". Конечно, это еще не было тем широким художественным полотном, которым писатель одарил нас на втором году войны. Вернее говоря, это еще репортаж, но и в нем просматривалось искусство большого мастера портретных характеристик, пейзажа, деталей. Вот начальные строки очерка:

"Поздно ночью пришли мы в штаб дивизии - генерал сидел с начальником штаба за картой. Лицо генерала горит от ветра. Он недавно приехал из полка, глаза улыбаются - и лицо его, и голубые, улыбающиеся глаза удивительно напоминают те лица и глаза, что мы видели в снежной метели, - твердые, уверенные, довольные".

А вот и концовка очерка:

"Гвардейцы идут вперед. Суровый зимний ветер воет над степью, белые облака снега заполняют воздух, земля дымится от поземки - днем и ночью движутся, преследуя врага, гвардейцы Руссиянова, одетые в меховые шапки со спущенными ушами, в большие яловые сапоги, в теплые, пухлые рукавицы. Их молодые лица раскраснелись от ветра, они улыбаются - светлоглазые, белозубые, вдруг выходящие из светлого облака".

* * *

Снимки Бернштейна и Темина из 10-й армии появились в газете с опозданием на три дня. За это мы им обоим "выдали". Они пробовали оправдать задержку многими причинами: самолет был неисправен, непогода. Но им сказали:

- А как же Симонов?..

Вину свою Бернштейн и Темин несколько искупили тем, что привезли хорошие снимки. На фотографиях внушительно выглядит та самая дорога на Запад, о которой писал Симонов. И еще была одна репортерская находка: на сани, в которые впряжена лошадь, погружен малолитражный автомобиль. Под снимком этим подпись: "Зимний тягач" последнего немецкого образца, брошенный при отступлении немцев из г. Епифань".

21 декабря

Накануне вечером заехали в редакцию, чтобы сдать очередной свой репортаж, Милецкий, Хирен и Капустянский. На мой вопрос: "Когда возьмете Волоколамск?" - ответили пожатием плеч, развели руками. Потом не без юмора рассказали, как сами пытались узнать об этом у Рокоссовского. Явились к нему на КП вместе с корреспондентами других газет. Генерал принял их приветливо. А они молчат, ничего не спрашивают: не принято задавать такие вопросы. Рокоссовский, конечно, догадался, зачем пришли журналисты, но тоже молчит. Так помолчали-помолчали, да и стали прощаться. Уж вдогонку командующий сказал:

- Спокойной ночи. Далеко не уходите...

В ту же ночь - с субботы на воскресенье, когда верстался этот номер газеты, - армия Рокоссовского овладела Волоколамском. Я созвонился с редактором "Правды" Поспеловым и редактором "Известий" Ровинским, предложил им съездить туда. Для меня и Ровинского отлучиться из редакции в воскресенье относительно легко - в "Известиях" и "Красной звезде" этот день считается выходным. Поспелову труднее: "Правда" выходила без перерыва. Поехал, однако, и он, пригласив с собою Ставского. А я прихватил Темина. В многоместной машине "ЗИС-101" пятерым пассажирам было отнюдь не тесно. Только тяжеловесна она, как трактор, пришлось нам понатужиться, выталкивая ее плечами из ухабов разбитой фронтовой дороги.

Чем ближе к Волоколамску, тем ощутимее дыхание фронта. Много разбитых немецких танков и орудий, смятых, искореженных автомашин. Немало автотранспорта брошено противником из-за отсутствия горючего. По обочинам присыпанные снегом трупы гитлеровцев. Дорога выглядит словно вдруг остановившийся на ходу конвейер гигантской битвы: все застыло здесь в каком-то противоестественном положении.

Ставский старательно подсчитывал вражеские танки и пушки. Не доезжая до Волоколамска, он, однако, сбился со счета: цифра была уже трехзначной. Временами Владимир Петрович просил остановиться и тащил нас всех осматривать трофеи. У одной огромной немецкой пушки мы задержались несколько дольше, чем у других: там при нас красноармейцы выволакивали из погребов прислугу, не успевшую унести ноги.

Дорога то круто взмывает на пригорки, то скользит вниз по лесному коридору. На перекрестках указатели на немецком языке. Всюду могильные кресты - в касках и без касок. Попадаются целые рощи березовых крестов с табличками. На табличках готическим шрифтом выжжены имена и даты. Судя по датам, все это наколочено в октябрьских боях. Выходит, хорошо потрудились наши бойцы в те грозные дни, сдерживая натиск врага.

На центральной площади Волоколамска - виселица, а внизу, на снегу, восемь снятых с нее трупов. Местные жители рассказали, что казненные провисели с месяц - гитлеровцы не разрешали захоронить их. Сегодня этих мучеников будет хоронить весь город. В числе казненных - две девушки. Одна из них лежит с открытыми глазами, будто до сих пор удивленно глядит окрест. Свидетели казни говорили нам, что, когда гитлеровский палач надевал ей на шею петлю, она крикнула на всю площадь:

- Я умираю за Родину!..

Сняв шапки, мы почтили память этих тогда еще безвестных защитников Родины. И тут же решили рассказать всему миру об увиденном нами здесь собственными глазами. В газетах появились статьи, полные испепеляющей ненависти к нацистским людоедам. "Красная звезда", кроме того, напечатала передовую "Восемь повешенных в Волоколамске".

Побывали мы и у дома No 3/6 по Пролетарской улице, где гитлеровцы расстреляли и пытались сжечь шестьдесят пленных красноармейцев. Они лежат в ряд, словно в строю. Для них рыли неподалеку братскую могилу.

В домике с разбитыми снарядом сенями мы нашли командный пункт полка, освобождавшего город. Командир полка оказался хорошим знакомым Ставского, и наша беседа сразу приобрела непринужденный характер.

Узнав подробности боев за Волоколамск, разговорились и с другими находившимися здесь командирами и бойцами о наших газетах. Получилось нечто вроде импровизированной конференции читателей трех ведущих центральных газет. Кажется, интересной для них и, несомненно, полезной для редакторов.

В это время Ставский куда-то исчез и вернулся лишь часа через два-три. Он, оказывается, успел побывать на противоположной окраине города, еще не совсем очищенной от противника. На упреки наши ответил шуткой: