Нильс Торсен - Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии

– Мой отец очень правильно говорил, что о моральном облике страны можно судить по тому, как она принимает своих гостей. Большую часть героев «Догвилля» я взял из своих собственных воспоминаний. Так что если «Догвилль» что-то и критикует, так это Данию, – говорит Триер.

И добавляет, что его отношение к Америке вообще очень опосредованное, и именно поэтому ему было интересно снимать фильм, действие которого разворачивалось в США. Точно так же, как Кафка написал свой роман «Америка», ни разу в жизни в Америке не побывав, тем не менее он прекрасно пишет о стране, которую знает только по газетным статьям.

Можно, конечно, удивляться тому, что такой человек, как Ларс фон Триер, который всю жизнь был занят исключительно тем, чтобы отделиться от коллектива, критически воспринимает американский индивидуализм, но можно взглянуть на этот факт как на следствие его воспитания.

– Это невероятно красочная страна, которая на очень многое оказала влияние, но эта вот слепая вера в индивидуальную инициативу – она, как мне кажется, довольно опасна и с политической точки зрения малосимпатична. Можно, конечно, сказать, что именно инициативная часть населения в свое время бросила все и переехала в Америку, – говорит Триер, который в юности рассматривал США исключительно как отрицательного героя. – И я по-прежнему чувствую какое-то отрицание по отношению к этой стране – просто потому, что я представляю, что люди, приехавшие туда, были теми, кто локтями отпихивал остальных. Они не из тех, кто вежливо посторонится и даст другому пройти, – смеется он.

– В чем теперь проявляются твои левые взгляды?

– Не знаю, мне кажется, я левый на таком, знаешь, уровне школьного двора, – отвечает он. – В смысле, я считаю основополагающим, что нельзя обижать тех, кто слабее тебя.

Гений – Триер на весах

Мебельщик

Могенс Руков первым употребляет слово «гений», говоря о Ларсе фон Триере. Без всяких наводящих вопросов с моей стороны. Притом что этого моего собеседника вообще сложно заподозрить в предвзятости, потому что во время интервью с бывшим триеровским преподавателем и соавтором сценария я однозначно понимаю, что у них с режиссером сейчас довольно прохладные отношения – охлаждение, насколько я могу судить, началось с того, что Руков публично выразил поддержку государству Израиль, а Триер его за это раскритиковал. Да и звучит это торжественное слово в его речи только после долгого и довольно критично настроенного вступления, в котором Могенс Руков заявляет, что фильмам Ларса фон Триера, по его мнению, не достает эмпатии.

– Я считаю, что главные его фильмы, особенно «Рассекая волны», это мастерские с точки зрения драматургии работы, но с эмпатией дело в них обстоит плохо. Я, например, не чувствую, что передо мной открыта возможность сопереживать героям, – и если честно, я не думаю, что он сам им сопереживает. Просто использует их как марионеток, – говорит он. – Ну правда, что вы чувствуете по отношению к Бесс в «Рассекая волны»? Вы ее хотите? А ведь она одна из главных сексуальных фигур, которую зритель при этом не хочет ни секунды. Потому что Ларс не имеет целью показать нам сексуальное существо – он показывает сексуальную карьеру. У него вообще нет героинь, которых можно было бы назвать эротичными. Ни Шарлотта Генсбур в «Антихристе», ни Николь Кидман. Это не то, чтобы ты думал при присмотре: «Ох и хороша! Мне бы такую хоть на вечерок».

– Что это, по-вашему, говорит о Ларсе как о режиссере?

– Что он не считает своей работой проникать внутрь героя.

Критика Рукова меня немного удивляет, потому что он только что сказал, что в общем и целом тепло относится к режиссеру и считает его приятным человеком.

– Ну да, но в нем ведь зла и нет, – поясняет он, когда я делюсь с ним этим своим удивлением. – Он очень любезный человек. Я считаю, что это достаточно важная его черта, которая стоит упоминания, потому что, согласитесь, он гораздо более любезен и гораздо менее сноб, чем можно было бы ожидать от гения.

Итак, вот оно. Слово. Не приходившее мне в голову, пока Могенс Руков – в самом начале моей работы над книгой – его не упомянул. Так что я спрашиваю, действительно ли он считает Триера гением.

– Да, действительно. Он – гений.

– Что делает его гением?

– То своеобразие, которое отмечает все, за что он когда-либо брался, – оно абсолютно уникально. По большому счету ни один из его современников не способен так четко сформулировать правила игры. В этом смысле действительно можно сказать, что он величайший на сегодняшний день мировой режиссер.

Могенс Руков поясняет, что у других великих режиссеров-современников есть свой, легко узнаваемый стиль, но они снимают сцены одинаковой продолжительности, с драматическими сюжетами и так далее.

– Ларс такого не делает. Так или иначе, но он постоянно осваивает новые земли. Именно этим и должен заниматься гений.

– Да, но ведь быть просто оригинальным недостаточно – разве ты не должен при этом уметь делать то, что ты делаешь, крайне хорошо?

– Да, но в случае Ларса эти вещи взаимосвязаны. Гениальное вписано в историю от начала и до конца. Так было в «Эпидемии», так было в «Элементе преступления», так, без всякого сомнения, было в «Догвилле». Это не какой-то внезапный наплыв, который потом схлынет, нет, это нечто по-настоящему основополагающее и всеохватывающее.

– Многие воспринимают его как человека, которому бы очень ХОТЕЛОСЬ, чтобы его считали гением.

– Да, это я прекрасно понимаю, но у меня нет ни малейших сомнений в том, что ему присущи характерные для гениев черты.

– Довольно распространено мнение, что главное его умение – это выстраивать кадры…

– И это тоже верно, просто многие не понимают, что кадры значат для фильма. Потому что Ларс в первую очередь делает то, что вообще характерно для хорошего повествования: он наделяет героев желаниями. Бесс, например, формулирует свое в первых же кадрах фильма «Рассекая волны»: она хочет, чтобы Ян принадлежал ей. Но вот что характерно для Ларса, так это что он каким-то удивительным образом может наполнить эти ситуации чем-то таким, что воспринимается изначально принадлежащим именно этому фильму. И это одна из его гениальных черт.

– Как, по-вашему, мог бы он лучше использовать свою гениальность – может быть, с большей эмпатией?

– Нет, – отвечает он, – не мог бы. Потому что, если бы мог, он бы это сделал.

Гении, конечно, не избираются голосованием, и у других коллег и друзей Триера наверняка есть свое мнение по этому поводу, но после встречи с Могенсом Руковом я решаю не упоминать это слово в интервью, чтобы проверить, используют ли его знакомые Триера по собственной инициативе. Довольно быстро я выясняю, что да, используют. Две трети тех людей, у которых я беру интервью для книги (всего их двадцать четыре), сами называют его гением, и большинство оставшихся соглашаются с этим определением, когда я под конец сам задаю вопрос.