Ольга Ерёмина - Иван Ефремов

Ефремов хлопотал за него, но хлопоты не приносили результатов. Последнее время Борис Павлович жил в общежитии Академии наук, в комнате на десять человек. На человека с тонкой душевной организацией, нервного и впечатлительного, такая жизнь — без возможности создать семью, обрести покой после напряжённого рабочего дня — действовала губительно. (Такая же беда спустя 14 лет привела к гибели одного из самых народных лириков XX века — Николая Рубцова.)

Ефремов, по существу отлучённый от академии и ПИНа, мог только посоветовать обратиться с личным письмом к тогдашнему президенту АН СССР академику А. Н. Несмеянову. Письмо было написано в конце 1957 года. Несмеянов дал положительный ответ, но позже начали приходить отписки чиновников, бумажная волокита затягивалась до бесконечности. Сперва чиновники обещали жильё, затем формулировки становились всё более туманными, после чего последовал решительный отказ. Тогда Вьюшков ещё раз написал президенту о тщетности своих попыток решить жилищный вопрос. Он посвятил палеонтологии уже десять лет — нужен ли он науке, если о нём никто не заботится? Несмотря на его заслуги, он всё ещё оставался младшим научным сотрудником. Бездомным. Горечь и усталость прорывались даже в обычном разговоре. Когда его в марте 1958 года попросили написать автобиографию для служебных целей, он горько усмехнулся: он писал автобиографию уже 20 раз. Зачем повторяться? Кому это нужно?

Вьюшков неизменно оживлялся, когда речь заходила о палеонтологии. Он писал научные статьи и монографии, следил за всеми журнальными новостями и публикациями, писал популярные заметки, выступал с докладами в научных обществах, со всей страстью организовывал экспедиции, стремился попасть всюду, где геологи находили новые кости позвоночных. В экспедициях он словно унаследовал удачу Ефремова, добавив к ней редкую научную самоотверженность. Осенью 1953 года саратовский геолог В. А. Гаряинов нашёл на берегу реки Урал, в овраге у села Россыпное (место действия пушкинской «Капитанской дочки»), останки крупных ящеров. Захоронение находилось на самом краю оврага и могло быть смыто весенним паводком. Вьюшков узнал о находке в конце ноября, когда наступили уже зимние морозы, и рванулся раскапывать местонахождение. Ни глубокий снег, ни двухдневная метель не могли стать препятствием для молодого учёного. Ему удалось собрать уникальный материал, включая часть черепа псевдозухии — крупного хищного ящера. До железной дороги было полсотни километров, из-за снежных заносов на станцию не ходили даже трактора, и Вьюшкову с костями пришлось выбираться на санях.

На следующий год Вьюшков организовал первые в стране бульдозерные палеонтологические раскопки на реке Донгуз, притоке Урала, и у того же села Россыпное. На территории европейской части СССР, казалось, не было захоронения, которое бы он не посетил. Он уже готовил докторскую диссертацию о дицинодонтах триаса СССР, руководил курсовыми и дипломными работами студентов МГУ.

Последняя осенняя поездка Вьюшкова привела его на Большое Богдо — гору, с которой Ефремов начинал свой путь руководителя экспедиций. Вместе с аспирантом СГУ Виталием Георгиевичем Очевым и своим дипломником из МГУ Михаилом Александровичем Шишкиным 31-летний палеонтолог лазил по красным конусам и обрывам Богдо, вдыхал свежий воздух степи и на время забывал о превратностях московской жизни. Надежда на лучшее живёт в каждом человеческом сердце.

Но зима 1958 года разрушила надежду на возможное получение жилья, на спокойную жизнь, необходимую для диссертации.

М. А. Шишкин писал: «В начале мая 1958 г. я пришёл в Музей, чтобы, наконец, показать Борису Павловичу законченный текст моей дипломной работы. Дверь его кабинета оказалась опечатанной. На мой недоумённый вопрос кто-то из встретившихся мне ответил, что Б. П. Вьюшкова больше нет. Эти слова прозвучали как что-то нереальное, мой разум отказывался их воспринять.

Из того, что я в итоге узнал от сотрудников института, сохранились в памяти лишь обрывки. Накануне, вместе со своими знакомыми, Б. П. Вьюшков отмечал майские праздники в каком-то общественном месте (кажется, это было кафе). Среди других посетителей вспыхнул острый конфликт, который Б. П. Вьюшков попытался погасить. Кончилось тем, что была вызвана милиция, и она забрала всех участников происшествия, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Нужно было знать взрывной характер Б. П. Вьюшкова, его нетерпимость ко всему, что он считал несправедливым, чтобы представить, как он должен был отреагировать. И чем это должно было для него кончиться. Согласно официальному сообщению из милиции, о котором я знаю только с чужих слов, Борис Павлович, будучи туда привезён, якобы бросился в пролёт лестницы (или из окна) и разбился насмерть. Из тех, с кем я общался, никто этому не верил.

…Через несколько дней вместе с коллективом института я участвовал в прощании с Борисом Павловичем. На его лицо страшно было смотреть, лежавший на нём грим ничего не мог скрыть. И, кажется, всё было понятно.

Насколько я знаю, никакого расследования обстоятельств гибели Б. П. Вьюшкова не было».[220]

Таисия Иосифовна Ефремова рассказывала, что Вьюшков как раз помог скрутить хулиганов, которых милиция потом отпустила.[221] Вьюшкова же, напротив, задержали. В отделении милиции, в отчаянии от мысли, что будет составлен протокол, который пошлют в институт, что устроят товарищеский суд, в те годы часто превращающийся в судилище (у него уже был один выговор с занесением в личное дело, полученный за нелепую историю в одной из экспедиций), бросился в пролёт лестницы и разбился. Он был ещё жив, когда его доставили в больницу, но спасти учёного не смогли.

Боль от осознания потери ученика, от её нелепости и одновременно неотвратимости была велика. Стрела Аримана разит лучших.

«Высокий перекрёсток»

Между тем начался второй год Очёрских раскопок. Ефремов в Очёр не выезжал — врачи разрешали удаляться только туда, где есть возможность скорейшего оказания медицинской помощи. В поле отправились два ученика — П. К. Чудинов и А. К. Рождественский, с ними были Е. Д. Конжукова и Л. П. Татаринов. В качестве рабочего взяли юного Геннадия Прашкевича, будущего писателя-фантаста.

1960 год станет третьим годом Очёрских раскопок — самых масштабных и удачных за всю предшествующую историю палеонтологии в России и СССР.

Китайцы пригласили Ефремова участвовать в организации палеонтологической экспедиции во Внутреннюю Монголию, надеясь, что он сможет быть её руководителем. Необходимость исследований в этом регионе была ясна уже в 1946 году. Болезнь помешала Ивану Антоновичу вернуться в любимую пустыню. В 1959 году руководителем экспедиции станет Рождественский. Чудинов тоже поедет на север Китая, в Южную Гоби.