Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

Я нужна всему миру, и весь мир признал меня. Весь, кроме Франции! Своя собственная страна подобна капитану парохода, который не замечал мое присутствие на борту, пока его не вынудили сделать это американские журналисты.

Меня пригласил в Америку Маркус на пятидесятилетие сети своих магазинов. Нарочно прилетал, чтобы пригласить! Сказал, что на афишах к празднику наверху огромными буквами напишет: «Приедет Великая Мадемуазель Шанель». Вот так! В Америке я Великая Мадемуазель, а в своей собственной стране спасибо толком не дождешься. Они готовы рукоплескать Диору за его «новый взгляд», в котором нет ничего нового, кроме глупости. Все модели повторяли то, что я предлагала и активно шила перед войной, добавив в них огромную толику неудобства.

Но я заставила мир вернуться к удобной одежде, потому что без удобства не бывает элегантности.

Еще и еще раз повторяю, что одежда для женщин – это не театральные костюмы, которые создаются только для показов. Грош цена платью, если его, кроме подиума, никуда надеть невозможно! Любую модель нужно носить, пусть она подойдет не всем и не всем понравится, но если вы не увидите ее ни на ком и никогда, это не от-кутюр, а сплошное безобразие.

Я много-много лет старалась приучить женщин (а заодно и мужчин), что самое главное в одежде – удобство, даже внешний вид должен идти у него на поводу. Если кутюрье удается совместить то и другое, рождается элегантность. Никогда не жертвуйте удобством ради внешнего вида, но и про него не забывайте.

Меня очень много ругали и очень часто завидовали. Это не страшно, если ругают, значит, жива. А завистников нет только у ничтожеств. Лучше иметь первых, чем быть вторым.

Отец

Люсьен разыскал нашего отца. Давно, тогда я еще жила у Бальсана.

Альбер Шанель тогда торговал подержанной одеждой на рынке в Кимпере, сильно пил и жил с такой же пьяницей. Одно время его разыскивала жандармерия за торговлю краденым. Может, не сам воровал, но продавал чье-то. А еще обманывал доверчивых крестьян на ярмарках. Приезжал, красочно расписывал толпе, что его хозяин барон разорился и завтра будет распродавать свою посуду буквально за гроши. Ему верили, скупали простецкие изделия, годные только для паршивых лавчонок, все это втридорога, как посуду из дома барона. Пока кто-то не разоблачил.

Люсьен старался не вспоминать, что увидел, я старалась при встречах не расспрашивать.

Вместо красавицы незнакомки у отца оказалась пьянчужка, вместо благородства, пусть даже разбойничьего, мелкие преступления…

Но для меня самым страшным казалось не то, что он кого-то обманывал, я сама могла бы купить каждому из обманутых крестьян по дорогому сервизу, не то, что отец пил или жил с опустившейся женщиной, а то, что он был жив, жил неподалеку, но не вернулся.

Обещал вернуться и не вернулся…

Наверное, его уже давно нет на свете, но я все равно жду. Того молодого, красивого, белозубого, что обещал, всегда обещал…

Шанель навсегда

Ну вот, я рассказала все честно. Разве что-то изменилось во мне самой, в том, что я создавала, в моем стиле? Наверное, зря столько лет скрывала мои детство и юность. Да, я сирота, меня воспитал приют, тем ценнее то, что смогла сделать потом сама.

От какого количества проблем избавляется тот, кто решает стать не чем-то, а кем-то. Смею считать, что стала.

Когда-нибудь не будет Коко Шанель, закроется Дом моделей на рю Камбон, придут другие кутюрье и будут диктовать другую моду. Но если в шкафу хотя бы одной из ста женщин найдется маленькое черное платье, а мужчина обернется вслед, ловя запах «Шанель № 5», значит, я не зря боролась с сиротством в Обазине и торговала шляпами в Довиле, не зря злилась и мучилась, радовалась и много-много трудилась.

Коко Шанель не будет, но обязательно останется СТИЛЬ ШАНЕЛЬ – удобная элегантность.

Я не жалею ни о чем, что было в моей жизни.

Жизнь не костюм, ее нельзя перекроить и сшить заново, но и жалеть о прошлом тоже не стоит, иначе старость превратится в сплошной зубовный скрежет от сожалений.

Что было, то было, смотрите вперед, а не назад и живите тем, что будет, даже когда вам много лет. Возраст вообще не количество прожитых дней, а состояние души. Я вот умру в двадцать пять, но последние шестьдесят лет мне все время двадцать четыре, и когда следующий день рождения, не знает никто. Даже я…

Так говорила Шанель

Моду нельзя называть модой, если ее не носят на улице.

Сделайте мир совершенным, и я перестану его ругать.

Детские обиды самые сильные и помнятся дольше других, потому что дети обижаются сердцем, а взрослые разумом. Разум способен победить обиду, сердце нет, на нем остаются шрамы, которые не расправишь, как складки на ткани.

Что такое свобода? Это возможность не делать то, что тебя заставляют делать, или возможность делать то, чего хочется самому?

В том, что Пигмалион создал Галатею, заслуга не только Пигмалиона, но и самой Галатеи. Разве можно создать великолепную женщину без ее на то согласия?

Если вам нужно, чтобы выполнили вашу волю, не стоит уговаривать или кричать, достаточно спокойно потребовать, но так, чтобы никто не подумал, что можно поступить иначе.

По какому праву моду женщинам диктуют мужчины-кутюрье? Кто-нибудь из них пробовал надеть на себя то, что изобретает, и проходить хоть несколько часов? Случись такое, со следующего дня кутюрье выпускали бы на подиум манекенщиц исключительно в пижамах!

Все в наших руках, поэтому их нельзя опускать.

У каждого в жизни должна случиться сильная любовь. Хоть на несколько лет, на несколько часов, хоть на миг, но должна. Те, кто ее не испытал, – душевные импотенты.

Мы любим людей за то хорошее, что сами им сделали, а еще за их недостатки, которые не замечаем у себя. И наоборот, собственные минусы, если их не удается побороть, у других кажутся просто гипертрофированными.

За свой успех, за право делать любимую работу я заплатила судьбе одиночеством.

Если и через неделю вы помните лицо человека, с которым только раскланялись при случайной встрече, немедленно встречайтесь еще раз. Возможно, он гениален или это ваша судьба.

Гении, как и безденежье, бывают разными.

Одна гримаса судьбы может испортить тонны французской косметики.

Я умираю с каждой моделью, пока она создается, и возрождаюсь, когда манекенщица идет в ней по подиуму. И неважно, аплодируют или нет, я сама вижу, не зря ли были смертные муки.