Александр Михайлов - Маяковский

Что такое Новый Леф?

Что такое старый Полонский?

Леф и Вапп. Мы.

Социальный заказ. Агония прозы.

Хроника пожаров интересней «Войны и мира».

Как и чему учиться у Пушкина?

Есенин и Есенинчики.

Понимают ли нас крестьяне и рабочие?

Дальше - отдельно:

Поэма «ХОРОШО!»

Новые стихи.

Письмо любимой Молчанова.

Чугунные штаны.

Имени Бебеля, Гарри Пилли.

Замуж за Зощенку.

Особенная любовь.

Письмо Максиму Горькому.

Ответы на записки и вопросы.

Такая афиша, умело графически выполненная, вывешенная на видном месте, почти наверняка привлечет внимание своею неординарностью и, возможно, заранее в чем-то настроит на несогласие, возбудит желание сразиться с докладчиком (как так: «Хроника пожаров интересней «Войны и мира»). И конечно же, вам захочется пойти на этот вечер, послушать необыкновенного докладчика и поэта...

Среди вопросов, поставленных в афише без всякой иронии, без загадки - «Письмо Максиму Горькому». Что за ним скрывается? Полное название стихотворения - «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» - опубликовано в первом номере журнала «Новый Леф» за 1927 год. Поэт читал его на своих вечерах, не пускаясь ни в какие объяснения. Слушатели не знали прежних отношений двух писателей, а нынешние были выражены в стихотворении с исчерпывающей полнотой.

Объяснения же необходимы, поскольку 1927 год обнажил ситуацию. Дружеское расположение, которое установилось между Горьким и Маяковским с 1915 года, через несколько лет было нарушено. Какие злые силы способствовали этому, осталось тайной.

Тайну слегка приоткрывает Виктор Шкловский:

«И вот мы узнали, что Горькому сказали про Маяковского, что Володя обидел женщину.

Я приехал к Алексею Максимовичу с Л. Брик.

Конечно, Горькому разговор был неприятен, он стучал пальцами по столу, говорил: «Не знаю, не знаю, мне сказал очень серьезный товарищ. Я вам назову его имя, мне его передадут».

Л. Брик смотрела на Горького, яростно улыбаясь.

Фамилии товарища Алексею Максимовичу не сказали, и он на обороте письма к нему Л. Брик написал несколько слов, что он узнает, кто это говорил.

Алексей Максимович на меня не рассердился за мое вмешательство.

Значит, не в такой уж мере считал он себя правым.

В дело была пущена самая обыкновенная клевета, и потом обоих погубили отдельно».

Маяковский лишь напомнил в стихотворении, что между ними «что-то вышло вроде драки или ссоры», а Горький с 1921 года жил в Италии, куда уехал лечиться.

Напомнив о давней «ссоре», Маяковский поначалу сохраняет уважительный тон к своему адресату, хотя и высказывает сожаление, что «Горького «не видно... на стройке наших дней». Он ведет литературный разговор, доверительно и с горечью говорит о неблагополучии на литфронте из-за обилия халтуры и множества стихов, в которых - «Что горенья? Даже нет и тленья...»

Маяковский не был бы Маяковским, если бы этот литературный повод (письмо писателю) не использовал для полемики, которая в это время затрагивала и вопросы метода. Вот откуда: «И мы реалисты, но не на подножном корму...»

«Мы - это Леф», - тут коллективист Маяковский ни с кем, кроме лефов, не хочет делить заслуг литературы. И вот уже как бы уполномоченный лефами, попутно присвоив им титулы «поэтов рабочего класса», Маяковский вводит реплику о «Горьком-эмигранте». Одержимый идеей «непосредственного участия в классовой борьбе», он зовет Горького обратно, в словах резкого осуждения напоминает ему о судьбе Шаляпина и, распалясь, прямо спрашивает: «...виден Вам еще парящий сокол? Или с Вами начали дружить по саду ползущие ужи?»

Маяковский безжалостен к Горькому в своей страсти служения Республике Советов, он не принимает во внимание даже болезнь писателя, прямо предлагая «сердце отдать временам на разрыв». Как Дзержинский. Идеал служения революции.

Прекрасна концовка этого стихотворения:

Делами,кровью,строкою вот этою,нигдене бывшею в найме, -я славлювзвитое красной ракетоюОктябрьское,руганноеи пропетое,пробитое пулями знамя!

«Здесь дела по горло...» - агитирует поэт Горького, и вдруг - в конце - о себе, вдруг местоимение Я. Не возвращает ли такая автохарактеристика к прошлому, не является ли попыткой отмести какие-то возможные в той, давней «драке или ссоре», наветы на Маяковского? И если это так, то поэт с большим достоинством выходит из конфликта сам. По отношению же к Горькому у него недостало такта, чтобы снять напряжение ссоры.

Ах, как жаль, что в трудные двадцатые годы жизнь разъединила Горького и Маяковского...

Конечно, Горький и поначалу не безоговорочно принимал Маяковского, хотя считал его «талантливейшим, крупнейшим поэтом». Их сближало то самое «приятие жизни» как поля человеческой деятельности, которое отмечено Горьким у некоторых футуристов, у Маяковского, которое рождалось из социального протеста. И в этом - в приятии жизни и поощрении преобразующей деятельности человека - Горький оказал на Маяковского огромное влияние.

Уже спустя какое-то время, после смерти поэта, Горький делает замечание насчет его «ячества», насчет его оценок классического наследия. Горький критически высказывается насчет поэтизации страданий у раннего Маяковского, о гиперболизме, о внутреннем раздвоении личности, выразившейся, по его мнению, в том, что Маяковский выступал «то - как чистейший лирик, то - резко сатирически». Не все эти критические соображения можно принять, тем более что эпизод «ссоры» и стихотворное послание Маяковского Горькому, все же, как чувствуется, наложили отпечаток и на позднейшее отношение старшего к младшему. Однако Горький глубоко переживал смерть поэта.

Вот что стоит за одним лишь пунктом большой афиши. За каждым из других - немало остроты, злободневности, полемической страсти.

Постоянным зрителем и слушателем на вечерах Маяковского был их устроитель, неизменный импресарио, Павел Ильич Лавут. Завершив все организационные хлопоты, выполнив все распоряжения Владимира Владимировича, раздав множество записок на вход в зал не сумевшим купить билетов и специально приглашенным, убедившись, что все готово к началу, он устраивался где-нибудь в укромном уголке. Он знает: Маяковский потом будет подробно расспрашивать - как реагировала публика, что говорили, какова была атмосфера в зале. Со сцены - одно восприятие, из зала - другое.