Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко

28 сентября 1863 года, суббота

Разговор с Ф. И. Тютчевым. Он в близких отношениях к А. М. Горчакову и ко двору. Я изъявил ему опасения о войне; он не разделяет этих опасений, полагая, что Наполеон без Англии не начнет войны, а Англия не расположена к ней. Я спросил его, какое положение Австрия принимает в отношении к нам? Разумеется, она не выражает никаких определенных видов. Она боится России, но не хочет отстать и от Запада; боится также Франции. А Пруссия? Пруссия тяготеет к нам — это натурально. Но идиотское нынешнее правление в ней делает из нее что-то нелепое. Германское единство — чистая и пустая фантазия.

Но я все-таки уверен, что война неизбежна. Наполеон с Италией и еще с кем-нибудь может ринуться на нас. Может быть, этого и добивается Англия «по дружбе» своей к Наполеону. Как бы то ни было, а мы не должны впасть в грубую ошибку, то есть считать войну невозможною и вследствие этого оставаться, как говорится, спустя рукава.

29 сентября 1863 года, воскресенье

Уж так созданы поляки, кто-то сказал, что они если не бунтовщики, то подлецы. Возникают иногда в сердце человеческом хорошие и благие стремления. Ты в радости спешишь протянуть им, так сказать, руки и — схватываешь воздух: они, едва родясь, улетели или тут же схвачены были другими, более сильными эгоистическими стремлениями и проглочены ими, как маленькие певчие птички поглощаются каким-нибудь коршуном.

Вечером посетил меня старинный мой университетский товарищ, бывший профессор политической экономии, Виктор Степанович Порошин. Получив по наследству богатое имение в Каменец-Подольской губернии лет тому пятнадцать назад, он продал его и постоянно уже жил в Париже, женат на какой-то гувернантке-француженке. Сюда он приехал поискать каких-нибудь занятий — если не в университете, так в Археографической комиссии или в Статистическом нашем бюро при министерстве внутренних дел. Он теперь преимущественно занимается историей России, особенно в соприкосновении ее с Польшею. Он являлся к разным высокостям здешним и знаменитостям и получал везде тощие и неопределенные ответы. Валуев принял его, по своему обыкновению, живописно, поговорил с ним на четырех языках и обещал подумать. Мы просидели и протолковали с Порошиным до половины первого ночи.

1 октября 1863 года, вторник

Был у Вальца. Кроме объяснений о здоровье, разговор о заграничных толках о нас, так как Вальц на днях только возвратился из-за границы. Два мнения весьма основательные, основанные на этих толках, он мне передал. Первое, — что мы непременно должны действовать на общественное мнение Европы посредством прессы: до сих пор мы не умели обратить ее в свою пользу. Тут нужны и деньги. Второе — что было бы чрезвычайно полезно открыть Петербург для некоторых ученых съездов.

2 октября 1863 года, среда

Опера «Любовный напиток» — очень милое, грациозное создание Доницетти, сыгранное и спетое итальянскими артистами с обыкновенным искусством прелестными голосами. С удовольствием просидел часа три в театре.

Вчера в заседании Совета по делам книгопечатания сильное прение между председателем и Туруновым. Этот последний, в качестве председателя Петербургского цензурного комитета, пропустил карикатуру в «Искре» на цензуру, довольно едкую. Представлены в лице женщин две статьи:

до цензуры — одна, и другая — после цензуры. Первая — молодая, прекрасная женщина, вторая — изуродованная и безобразная. Внизу подпись: до цензуры, после цензуры. Турунов очень неловко защищал пропуск этого, а Тройницкий очень логически сильно на него напирал. Боже, Турунов решительно не понимает тонкостей литературного и цензурного дела! Вольно же было Валуеву поручить ему эту важную часть. Валуев, кажется, сам не лучше его понимает это дело. Так по крайней мере выходит из назначения Турунова.

Вечером Порошин и Тимофеев.

5 октября 1863 года, суббота

Поутру телеграмма от Рудницкого из Берлина. Приехал благополучно.

6 октября 1863 года, воскресенье

Сегодня молебен в университете по случаю открытия в нем лекций. Я опоздал, пришел уже к концу, но так как был только двенадцатый час в начале, а повестка была к одиннадцати часам. Затем в час диспут Бауера на степень доктора, который, однако же, я принужден был оставить, только что он начался. Дело происходило в большой зале, которая не была еще ни разу нынешнею осенью топлена, и в ней было порядочно холодно. Я помню, как однажды жестоко простудился в нетопленной аудитории университета, и потому, боясь того же и теперь, предался бегству. Вышел как-то нынешний день нелепо.

Бедная моя Катя опять заболела. Целая жизнь этого бедного существа не что иное, как переход от болезни к выздоровлению и от выздоровления к болезни.

7 октября 1863 года, понедельник

Совет университета. Возвращался оттуда около десяти часов вечера. Ужасная буря, дождь, мрак и ни одного извозчика до Полицейского моста. Тут попался нам один, и мы с Срезневским уже доехали до Аничкова моста. Ночью пальба с крепости: видно, жителям взморья приходилось плохо.

8 октября 1863 года, вторник

Начало лекций в Римско-католической академии. Там давно меня ожидали.

9 октября 1863 года, среда

Первая моя лекция в университете. Большая аудитория буквально была битком набита. Лекция выслушана была с большим вниманием.

11 октября 1863 года, пятница

Сегодня вооружен двумя рубашками, особенно для университетских зал, где до сих пор не топят.

Век радикально хочет изменить быт человечества. Он стремится разрушить старый нравственный и общественный порядок. В первом он уничтожает верования и духовность, противопоставляя им знание и материю. Во втором он видит повсеместное рабство и противопоставляет ему безусловную свободу и общество без власти, существующее и поддерживающееся единственно устройством отношений.

О людях надобно жалеть: они очень немощны — немощны, чтобы восторжествовать над своею слабостью, немощны, чтобы воспротивиться своей силе, которая влечет их далее возможности и разума.

Вторая лекция моя в университете и прочитанная прескверно, как я иногда и даже нередко читаю, когда мысль моя не проникнута одушевлением. Иногда решительно я бываю так настроен, что не могу, несмотря на все мои усилия, прочитать хорошо, а иногда мои иллюстрации бывают истинно блестящи. Не тогда они бывают особенно дурны, когда я к ним не готовлюсь, а именно, по крайней мере большею частью, тогда, когда я готовился к ним тщательно. С этим я борюсь во всю мою профессорскую карьеру. Следствием этого, разумеется, бывает крайнее недовольствие самим собою, доходящее нередко до уныния. Так и теперь. Но теперь я побеждаю