Олег Хлевнюк - Сталин. Жизнь одного вождя
В значительной мере «мингрельское дело» развивалось по образцу «ленинградского». Формально все началось со стандартных обвинений в злоупотреблении властью и осуждения политического протекционизма – «шефства». Следующим шагом, который не заставил себя ждать, был арест опальных руководителей, пытки и фабрикация дел об «антисоветских», «шпионских» организациях. Так же, как в Ленинграде, в Грузии Сталин расправился с одним из кланов советских чиновников, связанных с влиятельными московскими руководителями – в данном случае с Берией[885]. В насмешку или в качестве унизительного урока Сталин поручил Берии провести в 1952 г. пленум ЦК компартии Грузии. Исполняя приказ, Берия с подчеркнутым негодованием разоблачал своих недавних клиентов. Репрессии в Грузии Берия, несомненно, воспринимал как личную угрозу. Сразу же после смерти Сталина он добился прекращения «мингрельского дела», освобождения и выдвижения на руководящие посты арестованных «мингрельцев»[886].
Несмотря на опасность, нависшую над Берией, лично его буря обошла стороной. Как и другие соратники Сталина, он лишь получил очередной урок, напоминание о бренности своего политического и физического существования. Под сталинским прицелом на данном этапе были другие, более важные мишени. Выстрел последовал после XIX съезда партии, который после 13-летнего перерыва собрался наконец в октябре 1952 г. Сталин решил не выступать на съезде с главным докладом и ограничился коротким заключительным словом. Он словно берег убывающие силы для главного события этих дней – пленума ЦК партии нового состава, который состоялся сразу же после завершения съезда. Пленуму предстояло сформировать руководящие органы партии, прежде всего Политбюро. Избрание обещало быть формальным. Обычно послушные члены ЦК без лишних слов и обсуждений голосовали за кандидатуры, предложенные сверху. Однако на этот раз Сталин произвел своеобразный политический переворот.
Главной новацией была ликвидация старого Политбюро и создание вместо него двух структур. Первая, формально заменившая Политбюро, называлась Президиумом ЦК КПСС[887]. По сравнению с девятью полноправными членами и двумя кандидатами, которые ранее избирались в состав Политбюро, новый Президиум был многолюдным. Он насчитывал двадцать пять членов и одиннадцать кандидатов. Расширение произошло за счет более молодых и относительно неизвестных руководителей, опираясь на которых Сталин получал еще большую свободу рук в отношении старых соратников. Политическую суть реорганизации, скорее всего, правильно объяснил А. И. Микоян:
При таком широком составе Президиума в случае необходимости исчезновение неугодных Сталину членов Президиума было бы не так заметно. Если, скажем, из 25 человек от съезда до съезда исчезнут пятьшесть человек, то это будет выглядеть как незначительное изменение. Если же эти 5–6 человек исчезли бы из числа девяти членов Политбюро, то это было бы более заметно[888].
Именно такие опасения, подавлявшие волю старой гвардии и потенциальных наследников, были нужны Сталину. Не ограничиваясь угрозами, исходившими от расширенного Президиума ЦК, Сталин продолжил атаку. Не менее неожиданно он предложил выделить в составе Президиума узкую руководящую группу – Бюро Президиума ЦК КПСС в составе девяти членов. В общем это выглядело логично. Громоздкий Президиум вряд ли был способен работать оперативно. Очевидно, однако, что Сталин мог создать узкую руководящую группу и без формального утверждения пленума ЦК, как делал не раз в прошлом. Истинная суть сталинской игры в демократию выявилась сразу же после оглашения им предложения об избрании Бюро Президиума. Сталин заявил, что не считает возможным выдвигать в Бюро двух своих ближайших соратников – Молотова и Микояна. Более того, он публично обрушился на них с резкими обвинениями.
Именно эти двое, особенно Молотов, воспринимались в партии и народе естественными наследниками вождя. И именно по этой причине Сталин публично дискредитировал их, заявив партийному генералитету, что не считает Молотова и Микояна достойными руководить партией и страной. Какие конкретно обвинения выдвинул Сталин против Молотова и Микояна, точно неизвестно. Стенограмма пленума не велась. Судя по противоречивым воспоминаниям участников пленума, Сталин создал очередную политическую амальгаму, использовал реальные и полу реальные факты, но придал им превратную политическую интерпретацию. Он вытащил на свет старую историю о мнимых уступках Молотова иностранным корреспондентам и его ошибках на конференции министров иностранных дел в 1945 г. Он утверждал, что Молотов при поддержке Микояна предлагал повысить заготовительные цены на хлеб, чтобы стимулировать крестьян. Сталин объявил это правым оппортунизмом. Возможно, Сталин говорил что-то о проеврейских симпатиях Молотова и его жены[889]. В конечном счете суть сталинских претензий не имела большого значения. Главный вывод был очевиден каждому присутствовавшему в зале. У Сталина нет достойных наследников. Единственная надежда – долголетие вождя. Молотов и Микоян вышли на трибуну, чтобы заявить о своей преданности Сталину. И это только подчеркнуло его величие. Всем видом Сталин давал понять, что оправдания поверженных соратников не заслуживают никакого внимания. Недослушав Микояна, вспоминал один из очевидцев, Сталин махнул рукой. «Зал немедленно отреагировал очень эмоционально, стали кричать: «Хватит заниматься самооправданием! Знаем вас, товарищ Микоян!», «Кончайте вводить в заблуждение ЦК!» Микоян хотел сказать еще что-то, но зал прервал его, он сел на место»[890]. Эта демонстрация преданности вождю и враждебности к отступникам стала достойным завершением пленума.
Хотя опальные Молотов и Микоян формально сохранили значительную часть своих должностных полномочий, а главное – жизнь, ни они, ни другие соратники Сталина не могли чувствовать себя в безопасности. Чистки начинали затрагивать и соседей по социалистическому лагерю. Вскоре после завершения XIX съезда КПСС, в ноябре 1952 г., в Чехословакии был проведен процесс над группой высокопоставленных коммунистов во главе с Р. Сланским. Подсудимых казнили. Как показывают новейшие исследования, Сталин держал «дело» Сланского под личным контролем[891]. Сланский и большинство его подельников были евреями. Суд над ним как бы перекидывал мостик к следующей акции устрашения, организованной Сталиным, – «делу врачей».
Непосредственным источником дела служила информация МГБ о «врачах-убийцах», в основном евреях, служивших в правительственных медицинских учреждениях. Обвинения против «врачей-вредителей», умертвлявших или собиравшихся умертвить советских вождей, широко использовались на политических процессах 1930-х годов. На закате дней Сталин вернулся к этой фобии. Возможно, потому, что опасался за свою жизнь. Возможно, он видел в аресте кремлевских врачей способ давления на их кремлевских пациентов. В течение многих месяцев с неугасаемым вниманием Сталин следил за фабрикацией материалов о заговоре врачей-евреев и их покровителях – евреях в МГБ. Проявляя нетерпение, он грубо угрожал Игнатьеву, используя даже матерную брань. Он обещал «разогнать» сотрудников МГБ как «баранов», грозил дать им «в морду»[892].
