Николай Черкашин - Авантюры открытого моря

Мы сидим в кабинете Полякова. В распахнутое окно налетает летний ветерок, настоянный на хвое гатчинских сосен. После таких рассказов хочется вдыхать этот воздух полной грудью и радоваться его обилию.

Борис Александрович давно ушел со службы в запас. Живет и работает в доброй старой Гатчине инженером по строительству при одном из петербургских НИИ. Растит внука.

Голубоглазое кругловатое лицо его улыбчиво и открыто, только быстрая мимика, слишком быстрая смена улыбок и хмурых гримас выдают в нем подводника, наигравшегося со смертью…

Борис Поляков: — Иногда накатывала чудовищная тоска, и тогда казалось, будто на лодке вообще не осталось никого в живых и нам так и придется болтаться в океане, пока не перемрем. Ведь никаких звуков, выдававших присутствие экипажа, мы не слышали. Только один и тот же сводящий с ума плеск волн над головой. А что, если экипаж давно покинул лодку, а нас посчитали погибшими? Что, если лодка уже наполнилась водой и вот-вот канет в пучину?

Чего только не приходило в голову. А время в темноте тянется особенно нудно.

И вдруг однажды слышим слабый стрекот вертолета. Ну, тут воспрянули! Ищут, спасают… Спасут!

Вертолет кружил явно над нами. Разумеется, мы ничего не знали о том, что там происходит, за стенками нашей темницы. Только строили свои догадки. Зато теперь по шуму вертолета могли определять время суток; работает — значит, день, затих — ночь…

Смысл всех усилий спасателей сводился к тому, чтобы подать на лодку силовой кабель. Своей энергетики на К-19 не было. Реактор заглушен. И только 8 марта ценой невероятных усилий удалось дать питание на распредщит № 1, с которого и попытались провентилировать погорелый отсек. Но неудачно. Притихший пожар в нем снова разбушевался…

Возобновившийся пожар стих сам собой. Но ушло еще десять суток на то, чтобы повторить попытку провентилировать отсеки. И только 18 марта, когда океан застыл в штиле и удалось наконец перекинуть на лодку электрокабель, мы услышали гул вентиляции, а потом — долгожданный стук из девятого. По азбуке перестукивания нас предупредили, чтобы мы выходили с закрытыми глазами. Иначе могли ослепнуть от непривычно яркого света. Потом взломали ломиками замок нашего люка…

Это случилось на двадцать третьи сутки их чудовищной робинзонады. К тому времени на ногах держались лишь двое: капитан-лейтенант Поляков и еще один моряк. Остальных выносили на руках.

Поляков с превеликим трудом одолел полсотни шагов до ракетного отсека. Там было устроено нечто вроде походного лазарета, где спасенные шесть часов отлеживались в тепле, прежде чем их переправили на плавучую базу «Магомед Гаджиев».

Борис Поляков: — Эти шаги дались мне как десятикилометровый марафон. Свалился с одышкой… Потерял в весе двадцать восемь килограммов. Остальные тоже превратились в доходяг. Обросли бородами. Бороды в углекислой среде растут очень быстро. И ногти тоже как у обезьян… Самое противное, что у всех нас сразу же подскочила температура до 41–42 градусов. Это из-за перенасыщения организма углекислотой. В атмосфере десятого отсека потом, когда замерили, оказалось свыше шести процентов углекислого газа.

У двоих — мичмана Мостового и одного матроса — скрючило конечности. Врачи говорили, что это от психической травмы, и обещали, что со временем пройдет.

— Да уж, древние не ошибались: время — лучший лекарь! — заключил Поляков с таким видом и таким тоном, что становилось ясно — с этой минуты он отрешается от рассказанного и попытается снова забыть все ужасы того похода. Лет эдак на двадцать, как и было до сих пор.

Борис Поляков и его товарищи установили невольный рекорд выживаемости человека, рекорд силы духа. Они не готовились к нему специально… Испытание застало их врасплох. Они перенесли все виды голода, каким подвержен живой организм, — световой, кислородный, белковый, эмоциональный… Они не были подопытными кроликами. Они боролись. И установили рекорд, о котором не помышляли. Его не внесли в Книгу рекордов Гиннесса. О нем не писали в газетах. О нем было велено молчать.

Молчание длилось двадцать лет. Для большинства из двенадцати человек это был срок, прожитый ими до рокового звонка аварийной тревоги.

КАК СПАСАЛИ «АРГУС»

«Аргус» глубоководный обитаемый аппарат Института океанологии имени П.П. Ширшова. Названный по имени легендарного морского чудища, он выглядит вполне элегантно: этакий ярко-лимонный гоночный автомобиль с самолетным килем и маленькой глазастой рубкой.

105-е его погружение началось, как обычно: утром 21 июля 1980 года батискаф выкатил на берег геленджикской Голубой бухты, по рельсовой дорожке спустили на воду. Предстояло обследовать в море стенку подводного каньона…

Все шло привычно: глубина за иллюминатором, сначала нежно-голубая, зеленела, синела, пока вокруг аппарата не сомкнулась, наконец, непроглядная мгла. Включили забортные светильники. В прожекторных лучах медленно уплывала вверх неровная стенка подводного ущелья.

В 11 часов 17 минут гидронавты услышали легкий скрежет по правому борту, «Аргус» дернулся, накренился. Второй пилот Леонид Воронов выглянул в верхний иллюминатор: в нескольких сантиметрах от толстого стекла он увидел стальную оплетку кабеля. Дали задний ход — вырваться не удалось. После трех часов попыток вырваться гидронавты поняли, что застряли прочно: кабель придавил аппарат, под лыжами — грунт, по бортам — стенки каньона. Стрелка глубиномера застыла на 340 метрах. На такой глубине, не откроешь и люка, даже если дать в отсек весь сжатый воздух.

Так в солнечное июльское утро три человека оказались в беде: Евгений Павличенко, 37-летний командир аппарата, Леонид Воронов, правый пилот, студент-океанолог, и стажер-гидронавт Сергей Холмов, 1957 года рождения…

В Москве в Институте океанологии имени П.П. Ширшова была немедленно создана комиссия по спасению «Аргуса». К месту происшествия подошло судно «Гидронавт» под флагом Министерства рыбного хозяйства. Это было очень кстати, так как на борту «Гидронавта» находился глубоководный аппарат «ТИНРО».

Рассказывает один из участников спасательной операции командир глубоководного аппарата Михаил Севрюгин:

— Когда мы погрузились и приблизились к грунту, поняли, что найти «Аргус» будет сложно. Рельеф дна сильно пересечен: вымоины, обрывы, склоны… Гидролокатор в таких условиях почти бесполезен — идет сильный разброс эхо-сигнала. Однако, мы обнаружили кабель и выставили над ним буй. По звукоподводной связи удалось связаться с «Аргусом». Гидронавты сообщили, что чувствуют себя хорошо, слышат импульсы нашего гидролокатора. Воронов просил передать жене, чтобы не слишком переживала…