Леонид Млечин - Холодная война: политики, полководцы, разведчики

Вообще было ощущение, что худшее позади и больше не вернется. Изменился облик европейских городов. Вечерами они заливались ярким электрическим светом. Люди выходили на улицы погулять и наслаждались жизнью. То, что сегодня кажется естественным, тогда было в новинку и производило сильное впечатление.

Стремление к комфортной жизни объединяло Запад и Восток. Выступая на расширенном заседании президиума Совета министров СССР, Хрущев говорил:

— Товарищ Новиков ездил за границу и мне рассказывал, что ему американцы показывали, какой прочности они делают ткани… Надо поговорить с американцами. Если это поддается продаже, давайте купим, а если не продадут, давайте разведчикам нашим поручим…

14 мая Хрущев вылетел в Париж. Он считал, что разведывательные полеты — унижение его страны. Если первый секретарь ЦК КПСС не займет жесткой позиции, ястребы внутри страны вцепятся в него. На Хрущева давила жесткая позиция Китая. Он предпочел торпедировать четырехсторонние переговоры, которых так желал, но не показаться слабым и уступчивым.

Хрущев требовал от американского президента извинений, хотя главы государств никогда не принимают на себя ответственность за своих шпионов — именно для того, чтобы нормальные межгосударственные отношения могли продолжаться. Эйзенхауэр же продолжал отстаивать свою правоту: закрытость советской системы делает необходимыми разведывательные полеты. Это еще больше разозлило Хрущева.

Президент Франции Шарль де Голль очень рассчитывал на успех совещания в верхах, надеялся, что оно поможет снизить напряженность между Востоком и Западом. Как хозяин де Голль уговаривал Хрущева успокоиться, говорил, что есть смысл умерить свои претензии к американцам:

— Ну, видите, все меняется, вот ваш спутник летает над Землей, пролетает над территорией Франции — мы же не обижаемся на вас за это.

Но уговоры были бесполезны.

Едва все собрались, Хрущев заявил, что, если президент Соединенных Штатов отказывается принести извинения, то Советский Союз не станет участвовать в переговорах. Встреча закончилась не начавшись.

Премьер-министр Британии Макмиллан считал сбитый самолет У-2 несчастьем, а срыв встречи в верхах в Париже «самым трагическим моментом» в своей жизни.

«Не думаю, что Хрущев приехал в Париж с намерением сорвать совещание в верхах, — считал Аденауэр. — Скорее, наоборот, полагал, что ему удастся добиться от Эйзенхауэра публичного заявления об отказе от дальнейших разведывательных полетов над территорией Советского Союза. Только натолкнувшись на сопротивление Эйзенхауэра, а также на отказ от посредничества де Голля и Макмиллана, он впал в безудержное и бессмысленное бешенство. Он производил впечатление человека, утратившего чувство меры, как это с течением времени происходит со всеми диктаторами…»

Андрей Андреевич Громыко на склоне лет писал в своей книге: «Я иду за Хрущевым, а в голове одна мысль: «Чистый выпендреж!» Хрущев теряет контроль над собой, что для государственного деятеля недопустимо».

Но тогда министр иностранных дел не посмел возразить первому секретарю ЦК.

«Когда отпадает нужда в обаянии и подтрунивании, — писал о Хрущеве в 1961 году знаменитый американский писатель, лауреат Нобелевской премии Сол Белоу, — он предстает жестким, своевольным и трудным человеком. На переговорах с хорошо информированными людьми, пытающимися оказывать на него давление, он становится груб и агрессивен — привычка к власти лишила его всякой гибкости. Он, похоже, не умеет играть ни по каким правилам, кроме своих собственных…

Фактическое признание своей оплошности для него вещь немыслимая. Он живет с железной необходимостью никогда не ошибаться. Людей, которые ошиблись, он, возможно, ярче всего помнит лежащими в гробу. Для него черта между невозможным и возможным проведена кровью, и иностранцы, которые этой крови не видят, должно быть, кажутся ему большими чудаками».

Обсудить (и, может быть, решить) берлинскую проблему в Париже не удалось. И Хрущев продолжал требовать от западных держав: отмените оккупационный режим и выведите войска. Западные державы отказывались уходить из Берлина.

Когда в Вашингтоне Джон Кеннеди сменил Эйзенхауэра, Хрущев решил, что пора действовать. Новый американский президент произвел впечатление человека неопытного и нерешительного. Но все-таки Никита Сергеевич хотел посмотреть на Кеннеди и увериться в том, что новый президент не пустит в ход армию.

Поздравляя Кеннеди с избранием, Хрущев писал ему: «Мы… готовы развивать самые дружественные отношения между советским и американским народами, между правительствами СССР и США. Мы убеждены, что нет таких препятствий, которые нельзя было бы преодолеть на пути к сохранению и упрочению мира».

Вступая в должность, Кеннеди ответил: «Начнем же все заново, и пусть обе стороны помнят, что вежливость — не признак слабости, а искренность всегда должна подтверждаться делами. Давайте вести переговоры не из страха, но и не страшиться переговоров».

Хрущев стал намекать на желательность встречи. Он действовал через Аверелла Гарримана, через советское посольство, использовались разведывательные каналы, которые вели к брату президента Роберту Кеннеди, назначенному министром юстиции.

22 февраля 1961 года Джон Кеннеди написал Хрущеву, выразив надежду, что они встретятся в ближайшем будущем. Кеннеди велел американскому послу в Москве Ллевеллину Томпсону предложить Хрущеву встречу в каком-нибудь нейтральном европейском городе.

1 апреля Хрущев назвал Томпсону два города — Стокгольм и Вену. Кеннеди выбрал Вену.

Переговоры начались 3 июля 1961 года в резиденции американского посла в Вене.

Хрущев говорил горячо и темпераментно. Он пытался надавить на молодого президента. У Никиты Сергеевича за спиной был триумфальный полет Юрия Гагарина, а американские астронавты еще ждали на земле, когда будет готова их ракета. Хрущев считал, что его позиция дает ему преимущество.

Никита Сергеевич, видя перед собой молодого президента, начал разговор шуткой:

— Меня тоже в свое время принимали за очень молодого человека, и я еще обижался, что меня считают таким молодым. А теперь я бы с удовольствием поменялся с вами возрастом или поделился бы излишками возраста.

Президент Кеннеди шутки не принял. Он заговорил о главной теме, которая его тревожила, о наступлении мирового коммунизма, который теперь еще обладает ракетно-ядерным оружием. Кеннеди, обращаясь к Хрущеву, сказал:

— Меня больше всего беспокоит то, что вы хотите уничтожить нашу капиталистическую систему, что вы хотите уничтожить наше влияние там, где оно всегда было, что вы вообще хотите уничтожить свободную систему.