Евгений Примаков - Встречи на перекрестках
Должен сказать, что произошел курьезный случай – такая важная поездка чуть не оказалась сорвана. Когда самолет в Сочи уже вырулил на взлетную полосу, перед ним встал военный уазик. Командир самолета, специально прибывшего из Москвы, доложил, что взлететь не может, так как из машины передали: в Гудауты можно лететь только с разрешения командующего воздушной армией (штаб в Ростове), а такой команды не поступило. Задержка была абсолютно ни к чему, все было рассчитано буквально по минутам. Я, не выдержав, зашел в кабину летчиков, взял переносные наушники-микрофон и сказал… впрочем, не буду повторять дословно то, что сказал вгорячах, но смысл был таков: «Если в течение 10 секунд машина не уйдет с полосы, – я разговаривал с дежурным по штабу полковником Имярек, – то вы будете без погон». Машина ушла.
В. Ардзинба со своей «командой» в Гудаутах благополучно сел в самолет, на котором я летел в Тбилиси. Когда мы сходили по трапу в аэропорту столицы Грузии, встречавшие нас журналисты, увидев Владислава Григорьевича, были ошеломлены. По моей просьбе посадили его не в отдельную машину, а со мной рядом. Встречавший меня председатель парламента З. Жвания занял место в этой же автомашине на переднем сиденье. Кавалькада въехала в ворота загородной правительственной резиденции Крцаниси, где нас ждал Эдуард Амвросиевич. Там же начались переговоры – и один на один, и в присутствии членов двух делегаций. Переговоры шли долгие часы – я в них нарочито не участвовал. Поехал на могилу матери, потом на квартиру к родственникам моей покойной жены, где собрались мои друзья детства, затем к отцу моего зятя – академику В.И. Бахуташвили, с которым меня связывают самые теплые отношения. В общем, вернулся в Крцаниси, поднялся на второй этаж дома, где шли грузино-абхазские переговоры, только по просьбе двух лидеров. Там помог в меру своих возможностей довести до взаимоприемлемого варианта документ, подтверждающий прекращение огня и нацеливающий обе стороны на дальнейшие контакты. Это все, что удалось на тот момент «выжать». А «выжимал» я достаточно решительно, что во время позднего ужина подтвердили все участники.
Кавказ есть Кавказ. Когда даже противники сидят за одним столом, произносятся теплые тосты, и это, как правило, в тот момент делается от души. Но часто только в тот момент.
Вслед за встречей в Тбилиси последовали обнадеживающие поездки грузинских правительственных делегаций в Сухуми, абхазов – в столицу Грузии. Но постепенно этот переговорный ручеек пересыхал. Стороны опять упирались в свои «неразрешимые» проблемы.
Оставалось лишь надеяться на то, что здравый смысл в конце концов заставит стороны быть более сговорчивыми. Сложившаяся реальность такова, что стремление сохранить унитарный характер грузинского государства – непродуктивно. Представляется, что идеи федерализации Грузии все шире распространялись и в самом грузинском руководстве. Но все зависит от наполнения этих идей конкретным содержанием, которое предопределит отношения центра с субъектами федерации.
Такие отношения в Грузии, кстати, так же как и в России, не могли и не могут быть универсальными. Как тут не вспомнить, что еще в Российской империи – конечно, там и речи не было о федерализме – выстраивалась своеобразная «этажерка», на различных ступенях которой находились разные части общего государства: гораздо в большей степени самоуправляющиеся Финляндия и Польша или Грузия, которая двумя губерниями – Тифлисской и Кутаисской – непосредственно входила в Россию, как и другие русские и частично нерусские губернии. Разница в статусе была весьма большой. Так, например, известный российский террорист начала XX века Б. Савинков пишет, что съезд партии эсеров провели в конце 1905 – начале 1906 года в Финляндии, так как там «не был принят тогда закон о выдаче политических преступников и члены съезда могли, не боясь за свою безопасность, спокойно работать в течение нескольких дней»[50].
Именно по такой схеме МИД России наращивает свою работу не только с целью разрешения грузино-абхазского, грузино-южноосетинского или нагорнокарабахского конфликтов, но и с неменьшими усилиями добивается урегулирования конфликта молдавско-приднестровского. В отношении последнего все время свербит мысль: были бы мы в Москве понастойчивее еще в 1989–1990 годах, этот конфликт давно бы ушел в историю.
В то время, когда я был председателем Совета Союза Верховного Совета СССР, пригласили в Москву председателя Президиума Верховного Совета Молдавской ССР М. Снегура и уговаривали его не вводить Закон о языке, сплошь дискриминирующий русскоговорящее население Приднестровья. Тогда с решением этого вопроса могла бы наступить разрядка. Помню, как говорил Снегуру: «Вы требуете, чтобы все руководящие лица, в том числе директора предприятий, знали молдавский язык. Но представьте себе такую ситуацию: вы пригласили руководить предприятием, допустим, англичанина, прекрасного менеджера, и он приехал с переводчиком. Что же, вы его выпроводите назад?»
М. Снегур не пошел на уговоры, а у нас не хватило настойчивости в проведении единственно возможной линии. В результате накручивался «снежный ком». Чем больше, тем дальше дело уходило в конфликтные дебри.
Как это произошло
Решение, принятое в коридоре
Итак, я – председатель правительства Российской Федерации. Позади остались многочисленные отказы от настойчивых предложений занять этот пост, слезы моей жены, которая была категорически против. Но теперь прочь колебания. Согласился – значит, не нужно ныть ностальгически по оставленному кабинету в высотном здании на Смоленской площади. Нужно переключать мозги на новую работу.
И все же, почему в конце концов согласился с тем, что еще за несколько дней до этого, да что за несколько дней – за сутки казалось совершенно неприемлемым?
Ельцин трижды в течение двух дней настойчиво предлагал мне возглавить кабинет. Последний разговор с президентом на эту тему произошел в его кабинете 12 сентября 1998 года в присутствии В.С. Черномырдина и Ю.Д. Маслюкова. За несколько дней до этого Черномырдин, неожиданно смещенный со своего поста в марте и еще не успевший пережить свою отставку, был реанимирован и вновь назван премьером вместо С.В. Кириенко, не успевшего проработать в Белом доме и 6 месяцев. Государственная дума, которая, опасаясь роспуска, пропустила с третьего захода кандидатуру Кириенко, на этот раз «встала на дыбы».
К моменту нашей встречи в Кремле 12 сентября Дума уже дважды отклонила упорно предлагаемую президентом кандидатуру Черномырдина. Не было сомнений, что подобный исход голосования будет и при третьей попытке. Между тем Виктор Степанович решил не отступать, особенно с учетом того, что Ельцин назвал в разговоре с ним мартовское решение о его отставке «своей ошибкой». И тем более что инициатива возвращения Черномырдина исходила отнюдь не от него самого.
