Павел Басинский - Лев Толстой: Бегство из рая
Первое завещание Толстого не имело никакой юридической силы. Это было просто душевное пожелание близким людям на случай его смерти. И дело не только в том, что оно не было заверено нотариально. Дело в том, что по законам российской империи литературные права не могли принадлежать «всем». Они могли принадлежать лишь конкретному частному или юридическому лицу.
Письмо в газеты 1891 года с отказом от авторских прав с точки зрения закона не стоило ничего. Все права на сочинения Толстого до его смерти принадлежали ему. Это был вопрос его личного желания: позволять жене печатать и продавать старые вещи, а издателям безвозмездно публиковать новые.
Между тем события вокруг литературных прав Толстого бурно развивались еще при его жизни. Конфликты между его женой-издательницей и «Посредником», между жившим за границей Чертковым и российскими издателями постоянно ставили его перед необходимостью оправдываться за ущемление прав то одной, то другой стороны. Жена обижалась на мужа, что он отдает новые вещи, вроде «Хозяина и работника», в модные журналы («Северный вестник»), а ей не дает ничего. Русские издатели не желали считаться с живущим в Англии Чертковым, а тот, в свою очередь, гневался на то, что «право первой ночи» с каждым новым текстом Л.Н. юридически не является его исключительным правом и зависит только от доброй воли писателя, которую легко могли повернуть в свою пользу другие издатели.
«Чертков мог рассчитывать на то, что ему удастся опубликовать новые произведения Толстого в переводах, выходящих под его наблюдением, лишь в том случае, если бы он получал статьи Толстого до издания их по-русски, с тем, чтобы они выходили одновременно и в России и в Англии», – пишет М.В. Муратов. Это была серьезная для Черткова проблема, о которой он писал Толстому:
«Во всяком случае, в интересах дела нашего международного „Посредника“ желательно, чтобы, как я вам уже писал, все переводчики, обращающиеся к вам, были направлены ко мне сюда и чтобы ни одному из них вы не давали списка помимо меня. А также чтобы я получил от вас рукопись для перевода, по крайней мере, недели за три до не только напечатания в России, но даже до ее распространения частным путем».
Черткова можно было понять. Ведь вступая в договорные отношения с тем или иным зарубежным издателем, Чертков не мог объяснить им, что Толстой не желает считаться с юридической стороной вопроса. Между тем любой текст Толстого, появившийся в русской печати, немедленно становился всеобщим достоянием. Его мог взять любой зарубежный издатель и заказать свой перевод.
Проблема была еще и в том, что Толстой всегда был неутомимым редактором собственных сочинений. Он правил их не только в рукописях, но и в корректурах. Для Черткова, вынужденного работать с зарубежными издателями и переводчиками в экстремальном режиме, эти редакторские правки представляли серьезную трудность. Как верный ученик и последователь, он не мог нарушить волю учителя и должен был дожидаться текста с окончательной правкой. Но ведь эта правка вносилась уже в корректуры русских изданий, которые грозили появиться даже раньше, чем Чертков получит оригинальный текст. Поэтому он вынужден был через Толстого тормозить издание текстов в России, что возмущало русских издателей.
Всё это было Л.Н. тягостно. В письме к Черткову от 13 декабря 1897 года он признается: «Пока я печатал за деньги, печатание всякого сочинения было радость; с тех пор же, как я перестал брать деньги, печатание всякого сочинения есть ряд страданий».
Итак, с одной стороны – Чертков. С другой – жена. Ее отношение к первому завещанию мужа было полностью отрицательным.
Копия завещания была сделана дочерью Толстого Марией Львовной в 1901 году тайно от матери. С.А. знала об этой дневниковой записи 1895 года, но не придавала ей значения, потому что дневник этого времени она с другими рукописями мужа поместила на хранение в Румянцевский музей. То, что ни Л.Н., ни Маша не показали ей этот текст, скопированный в виде завещания и подписанный Толстым, говорит само за себя. Они оба боялись ее реакции.
Но после Крыма скрывать завещание стало сложно. Толстой мог умереть в любой год, месяц и даже день. В октябре 1902 года С.А. узнала о завещании (вероятно, от сына Ильи) и была им возмущена.
«Мне это было крайне неприятно, когда я об этом случайно узнала. Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, мы наградим богатые фирмы издательские, вроде Маркса, Цетлина и другие. Я сказала Л.Н., что если он умрет раньше меня, я не исполню его желания и не откажусь от прав на его сочинения, и если б я считала это хорошим и справедливым, я при жизни его доставила бы ему эту радость отказа от прав, а после смерти это не имеет уже смысла для него».
С.А. потребовала, чтобы муж забрал завещание и отдал ей. Л.Н., как обычно в таких случаях, не мог отказать жене. Маша была возмущена поступком матери. Она и ее муж кричали, что собирались обнародовать это завещание после смерти Л.Н.
Это была роковая ошибка С.А. Ей бы тогда смолчать, смириться! Ведь закон был на ее стороне.
«Ему хотелось сломить человечество, а он не мог сломить семьи», – писала С.А. в «Моей жизни».
Но почему непременно «сломить»?
Толстой пытался убедить человечество, как и семью. Но всякий раз, когда он чувствовал сопротивление со стороны семьи, он отступал и шел на любые компромиссы. Компромиссом был раздел имущества между женой и детьми. «Какой большой грех я сделал, отдав детям состояние, – писал он в дневнике 1910 года. – Всем повредил, даже дочерям. Ясно вижу это теперь». И даже неважно, был ли Толстой прав или неправ. Важно, что это терзало его всю жизнь.
То же и с его первым завещанием. Он всего лишь просил жену и детей не получать денежной выгоды с его посмертной славы. Через пятнадцать лет его позиция в этом вопросе станет куда более жесткой. «Нельзя же лишить миллионы людей, может быть, нужного им для души… чтобы Андрей мог пить и развратничать и Лев мазать» (дневник, 29 июля 1910 года).
Причины, по которым С.А. не приняла первого завещания мужа, во многом объясняются косвенными обстоятельствами. Во-первых, она была обижена на дочь, которая, отказавшись в 1891 году от своей доли имущественного наследства, выйдя замуж, обратилась к матери с просьбой отдать ей эту долю. С точки зрения С.А., кому-кому, но никак не Маше было заботиться о том, чтобы отец лишил семью главного источника дохода. Во-вторых, именно в это время С.А. предприняла издание нового собрания сочинений Толстого, вложив в это немалые деньги. Если бы в это время Л.Н. умер и в газетах появилось его «завещание» в пользу всех, то семья испытала бы серьезный финансовый кризис.
