Сергей Есенин - Жизнь моя за песню продана (сборник)
«Красный хитон, льющийся мягкими складками, красные, с отблеском меди, волосы, большое тело. Ступает легко и мягко. Она обвела комнату глазами, похожими на блюдца из синего фаянса, и остановила их на Есенине. Маленький нежный рот ему улыбнулся. Изадора села на диван, а Есенин у ее ног. Она окунула руку в его кудри и сказала:
– Solotaia golova!
Было неожиданно, что она, знающая не больше десяти русских слов, знала именно эти два. Потом поцеловала его в губы. И вторично ее рот, маленький и красный, как ранка от пули, изломал русские буквы:
– Anguel!
Поцеловала еще раз и сказала:
– Tschort!»
Анатолий Мариенгоф.Сергей Есенин. Рисунок художника Г. Б. Якулова 1919–1920 гг.
Из мастерской Якулова Дункан и Есенин уехали вместе. А на следующий день, когда сгорающий от любопытства и зависти Мариенгоф навестил друга в роскошном особняке на Пречистинке, отведенном знаменитой босоножке под ее школу (Дункан приехала в красную Россию, чтобы учить русских детей Танцу Будущего), Айседора по просьбе Есенина исполнила свой коронный номер – танго «Апаш». Мариенгоф запечатлел первое в России исполнение покорившего Европу мини-шоу, в щегольской прозе, Есенин – в гениальных стихах.
Юная Айседора с сыном Патриком
«Страшный и прекрасный танец. Узкое и розовое тело шарфа извивалось в ее руках. Она ломала ему хребет, судорожными пальцами сдавливала горло. Беспомощно и трагически свисала круглая шелковая голова ткани. Дункан кончила танец, распластав на ковре судорожно вытянувшийся труп своего прозрачного партнера. Есенин был ее повелителем, ее господином… И все-таки он был только партнером, похожим на тот кусок розовой материи, безвольный и трагический. Она танцевала. Она вела танец».
Мариенгоф, «Роман без вранья».Не гляди на ее запястьяИ с плечей ее льющийся шелк.Я искал в этой женщине счастье,Но нечаянно гибель нашел.
Есенин, из цикла «Москва кабацкая».Встреча с Дункан и впрямь оказалась для Есенина гибельной. До романа с легендарной американкой, давно, после гибели детей, «злоупотреблявшей алкоголем», длительных запоев за ним не водилось. Да, он пил («заливая глаза вином»), но от случая к случаю, как «сто тысяч таких в России». Годы, проведенные в законном браке с мировой знаменитостью, превратили пагубную привычку в болезнь. Правда, в первые месяцы их романа, по требованию Дункан, в особняке на Пречистинке ничего, кроме шампанского, не держали; по горло занятая работой с детьми, Айседора сделалась домоседкой, и когда выпадали свободные от гостей дни, Есенин запойно работал, доводя до печати «Пугачева». Кстати, Айседора была первой, кому он подарил отдельное издание этой драматической поэмы, сделав такую дарственную: «За все, за все тебя благодарю я…». Но друзья одолевали, а где друзья, там и водка… И сплетни: ежели связался с богатой старухой, гони деньгу! Между тем с деньгами было не густо: ни за занятия с русскими детьми, ни за концерты Айседоре не платили, доллары и фунты, которые она привезла с собой, таяли, как вешний снег, а надо было еще подкармливать и детей, и обслуживающий школу персонал. А где водка и сплетни, там и скандалы… И тем не менее зиму скоротали почти в любви и согласии: поэт все еще очарован артистичностью экстравагантной иностранки.
А кроме того, Есенин, единственный из любивших Айседору знаменитых мужчин, неведомо каким образом сразу понял главное в ней: сумасшедшую, бешеную ее жизнь – жизнь, проданную за танец. Потому понял, что и сам был такой – «пропащий»: «Жизнь моя за песню продана».
Даже в обстоятельствах их гибели есть какое-то почти мистической сходство. Менее чем через два года после смерти Есенина Айседору Дункан задушила ее собственная шаль, запутавшаяся в колесе прогулочного автомобиля (словно шелковая ткань, которую Изадора очеловечила в танго «Апаш», взбунтовалась и отомстила артистке!). На людной улице. Посреди сентябрьской Ниццы. И точно так же, как много лет назад, когда машина с двумя ее маленькими детьми, потеряв управление, рухнула в Сену, никто ничего не успел сделать…
Есенин и Дункан. Берлин. Май 1922 г.
Илья Ильич Швейдер, коммерческий директор московской танцевальной школы Дункан оставил в своих воспоминаниях реконструкцию этого трагического события:
«…В тот сентябрьский вечер раскаленный асфальт Promenade des Anglais жарко дышал впитанным за день солнцем. Айседора спустилась на улицу, где ее ожидала маленькая гоночная машина, шутила, и, закинув за плечо конец красной шали с распластанной желтой птицей, прощально махнула рукой и произнесла последние в своей жизни слова:
«Adiеu, mes amis! Je vais a là gloire! (Прощайте, мои друзья! Я мчусь к славе!)
Несколько десятков секунд, несколько поворотов колес, несколько метров асфальта… Красная шаль с распластавшейся птицей и голубыми китайскими астрами спустилась с плеча Айседоры, скользнула за борт машины, тихонько лизнула сухую вращающуюся резину колеса. И вдруг, вмотавшись в колесо, грубо рванула Айседору за горло. И остановилась только вместе с мотором.
Прибывший врач сказал:
– Сделать ничего нельзя. Она была убита мгновенно.
Чтобы освободить голову Айседоры, притянутую к борту машины, пришлось разрезать шаль.
Через два часа около студии Дункан в Ницце раздался стук лошадиных копыт. Это везли тело Айседоры из морга домой. Ее уложили на софу, покрыли шарфом, с которым она танцевала, и набросили ей на ноги пурпурную мантию… Хотя Айседору и не собирались хоронить в Ницце, мэр города, узнав, что среди бумаг Дункан оказалась справка, подтверждающая желание Айседоры принять советское гражданство, заявил, что не разрешит хоронить ее в Ницце. Утром пришла телеграмма от американского синдиката издательств, подтверждавшего договор на издание мемуаров Айседоры и сообщавшего о переводе через парижский банк денег. Она ждала этих денег, чтобы выехать в Москву. Голубоватые, цвета хмурого неба, листы нетронутой стопкой лежали на столе Айседоры… Страницы о годах, проведенных у нас, не были написаны… В Париже на гроб Айседоры был положен букет красных роз от советского правительства. На ленте – надпись: «От сердца России, которое скорбит об Айседоре». На кладбище Пер-Лашез ее провожали тысячи людей. После похорон в течение трех дней шло торжественное траурное заседание в Сорбонне под председательством Эррио. Комитет по увековечению памяти Айседоры принял решение поставить ей в Париже памятник работы Бурделя, но это решение не было выполнено».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
