Христофер Андерсен - Мадонна – неавторизированная биография

2 апреля 1976 года Мэрилин Фэллоуз написала в университет, что считает Мадонну «разумной, чуткой девушкой с творческими задатками. Она обладает пытливым умом, старается во всем разобраться, не ограничиваясь простой констатацией фактов. У нее прекрасное чувство юмора, которым она, однако, никогда не злоупотребляет за счет других. К товарищам относиться с чуткостью и добротой». По окончании учебы Мадонна подарила любимой учительнице свою фотографию с надписью на обратной стороне: «Миссис Фэллоуз, не могу сказать, какие чувства я к вам испытываю и как я всегда буду ценить ваши напутственные слова. Иногда мне кажется, что вы – сумасшедшая, и я, право, люблю эту вашу сумашедшинку и вас, конечно». Мадонна была принята в Музыкальную школу мичиганского университета и весной 1976 года приехала в Анн Арбор, преисполненная решимости в очередной раз выделиться из толпы будущих балерин с лебяжьими шеями. В этой атмосфере искусственной изысканности, где вид «под мальчика» в духе Одри Хепберн был бы неуместен, Мадонна ходила с панковской прической из коротких черных волос, торчащих во все стороны, и носила драное трико, еле державшееся за счет булавок. Хотя то, что ее сразу зачислили на полную стипендию, поначалу и произвело впечатление, особой популярности среди соучениц Мадонне добиться не удалось. "Она так старалась быть «не похожей», – говорит одна из них, – что это воспринималось как явный выпендреж. Выдающихся успехов она в классическом танце отнюдь не достигла, но недостаток мастерства заменяла элементарной напористостью. Ей нравилось всех будоражить и выглядеть этакой возмутительницей спокойствия. Никто, однако, не считал это уж таким забавным ".

Тех, кого Мадонна могла назвать друзьями, вне класса было немного. «Не знаю, были ли у нее вообще друзья, – вспоминает ее одноклассница. – Если и были, то не в классе. Никто из нас, насколько я знаю, с ней не дружил». Замкнувшись в себе, Мадонна запоем читала мрачные стихи Сильвии Плат и Энн Секстон. Она любила побродить по городским клубам, нередко одна. В «Голубые лягушки» ходили преимущественно студенты, но именно в этом месте Мадонна положила глаз на официанта-негра Стива Брэя. Высокий, худощавый, исполненный уверенности в себе, Брэй был еще и ударником в рок группе, которая играла в нескольких местных клубах, но Мадонна, впервые обратив на него внимание, знала лишь то, что он казался «Таким красивым. Такой синтементальный и робкий с виду, что его нельзя было не заметить. впервые в жизни я попросила парня угостить меня». За неимение более подходящего слова, скажем, что Брэй оказался первым случайным знакомством Мадонны. Она стала таскаться с ним по всем местам, где он выступал с группой. Обычно это были местные гостиницы и мотели, где имелся достаточных размеров зал и требовалось развлечь клиентуру. Мадонна и ее подружка частенько оказывались единственными танцовщицами. Это было ее первое, хоть и незначительное соприкосновение с музыкальным бизнесом. «Тогда она еще не была настоящим музыкантом; она просто танцевала», – говорит Брэй. Но у него не было ни капли сомнения в том, что она «единственная в своем роде. Она выделялась. Энергия из нее била ключом. Тогда она еще не решила, куда направить эту энергию, но последней ей было не занимать». Не успела Мадонна освоиться в университете, как Кристофер Флинн понял: его подопечная сможет найти то, что ищет, только в Нью-Йорке. «Я посоветовал ей сняться с места и ехать туда, – вспоминает он. – классический танец способен захватить человека, но только до определенных пределов. Мадонне было тесно в его рамках – она этого не понимала, но я-то видел. Ей еще столько предстояло узнать, и все это было только в Нью-Йорке. Кончай терять время в захолустье. Двигай в Нью-Йорк. Вперед! В конце концов, она так и сделала». "Он все время зудел мне насчет Нью-Йорка, – вспоминает Мадонна. – Я колебалась, отец и все остальные были против, но он так и сказал: «Езжай туда». У Мадонны не оставалось другого выхода, кроме как послушаться человека, оказавшего на ее жизнь огромнейшее влияние. «Он был мне наставником, отцом, воображаемым любовником, братом – всем, чем угодно, – говорит она, – потому что понимал меня».

Мадонна накопила денег на билет до Нью-Йорка и сообщила Флину о своем решении бросить школу и уехать, у наставника вырвался вздох облегчения. «Я разжег огонек в Мадонне. Я разжег огонек во многих, но растопка оказалась сырой. Мадонна была единственной, из кого разгорелось пламя». Знай Стив Брэй, что играет с огнем, его бы не обожгло так больно, когда Мадонна уехала, не попрощавшись. «Оглядываясь назад, – сказала она в интервью журналу „Роллинг Стоун“, – думаю, что, наверное, заставила его помучаться, но тогда я была совершенно бесчувственной. Я была занята лишь собой». Эта черта, как будут впоследствии утверждать ее критики, характерна для Мадонны на всем протяжении ее карьеры.

Глава 6

«Я упряма, честолюбива и точно знаю, чего хочу. Если это превращает меня в стерву – ну и пусть».

Теплым июльским утром 1978 года девятнадцатилетняя Мадонна Луиза Вероника Чикконе, не послушавшись отца, села в самолет на Нью-Йорк. Это был ее первый полет – и наиболее важный, с какой стороны не посмотреть. Она сошла с трапа в аэропорту Ла-Гардия. С собой у нее был небольшой чемоданчик, одежда, что на ней, балетные тапочки и 37 долларов скомканными бумажками в кошельке. Мадонна взяла такси и, совершенно не зная Манхеттена, просто велела водителю отвезти ее «в самый-самый центр». Таксист немного подумал и доставил ее прямо на суматошный, обшарпанный, преступный Таймс-Сквер. «С чувством юмора у него, верно, все было в порядке», – съязвил как-то по этому поводу брат Мадонны Кристофер Чикконе. Поездка обошлась в 15 долларов – чуть меньше половины всего состояния Мадонны. Мадонна со своим чемоданом в плотном демисезонном пальто – странное зрелище в разгар обычной для Нью-Йорка в это время жары – направила свои стопы на восток вдоль порнографических магазинчиков, выстроившихся по 42-ой улице, а затем повернула направо на Лексингтон-авеню. Через несколько кварталов она попала на толкучку. Пробираясь сквозь толпу, она обнаружила, что ее преследует какой-то мужчина. Вместо того, чтобы попытаться удрать от него, она повернулась и сказала:

– Привет.

– Почему ты расхаживаешь в зимнем пальто и с чемоданом? – спросил он.

– Я только что с самолета, – ответила она.

– А почему не идешь домой и таскаешься со всем этим?

– Мне негде жить, – заявила Мадонна незнакомцу.

После этих слов он предложил ей остановиться у него, и она согласилась. «Мне частенько приходилось очаровывать людей, чтобы что-то от них получить», – сказала она однажды. Незнакомец (имени его она не запомнила) две недели кормил ее завтраками, а она подыскивала жилье – и работу, чтобы было, чем платить за жилье. Она смогла себе позволить лишь кишащий тараканами четвертый этаж без лифта в расписанном шпаной подъезде дома по 4-ой Восточной улице, 232, между авеню А и Б. «Я не рисковал заходить к ней туда, – признался как-то Стив Брей. – Боялся, как бы меня не прихлопнули наркоманы». Чтобы платить за квартиру и за осуществление мечты о блестящей танцевальной карьере, Мадонна устроилась на роботу в кафе «Данкин Донатс» напротив Блумингдейд. Но не успела она обосноваться в Нью-Йорке, как ей позвонил Кристофер Флинн и сообщил о ежегодном фестивале танца – шестинедельном семинаре, проходившем в том году в Дюкском университете в Дареме, штат Северная Каролина. Продвинутый курс техники танца там вела хореограф Перл Ленг, основавшая совместно с Элвином Эйли Американский центр танца в Нью-Йорке. За несколько месяцев до того, когда Ленг вела занятия в Мичиганском университете, Мадонна пришла на выступление, устроенное ею в студенческом городке, и была ею очарована.