Джон Фаулз - Джон Фаулз. Дневники (1965-1972)

Знойные дни, и у меня обычная летняя апатия. Следовало бы испытывать чувство вины за то, что я так ленив и не пишу ничего нового. Недавно я отклонил предложения пяти журналов или отложил на неопределенное время, сославшись на несуществующие обстоятельства, — на самом же деле я слишком поглощен dolce farniente[52]. Прошлогодняя лень, думаю, была частично связана с окончанием «Волхва» — длинного произведения, хотя причина не только в этом, а в ужасной усталости от публикации романа и отслеживания его дальнейшей судьбы. Вот что дается мне всего тяжелее. Публикация с каждым годом все меньше интересует меня. Увидеть свое произведение в печати мне хочется не больше, чем монаху играть в водевиле.

В прошлом году такая апатия не доставляла мне удовольствия, а в этом — доставляет. Три недели в Лондоне заставили вспомнить, как редко мы наслаждаемся здесь покоем, вспомнились здешние птицы, цветы, просторы. Я с ними один на один. И хотя ничего не пишу — лишь эпизодически возвращаюсь к «Любовнице французского лейтенанта», ощущаю творческое горение. Я хочу сказать, что задуманных романов мне хватит, по меньшей мере, до пятидесяти лет, если к тому времени они еще будут меня устраивать: каждый день я все яснее вижу, что и как должен писать.

Анна опять с нами; за этот год она еще больше расцвела — маленькая, загорелая статуэтка Майоля — не только по формам, но и по тому теплу, которое излучает. Возможно, она простила нас.

Летим на Пальму. Мы с Элиз — единственные пассажиры в первом классе, под нами восхитительное море, затянутое розовыми и кремовыми барочными облаками. Пальма на первый взгляд (да и на все последующие) так непохожа на Грецию, что сразу же по приезде мы сникли, хотя отель наш уютный и старомодный и стоит на берегу центрального залива.

Во всяком случае с архитектурной точки зрения Пальма красивее Малаги. Это быстро растущий город, что необычно для Испании; интернациональный город и, учитывая испанский строй, международный фашистский город. Повсюду богатые бельгийцы, французы, немцы — видно, что они в восторге от этого солнечного места. Политически городом управляют Церковь и фалангисты, а финансово — барселонские евреи — les chouettes[53], крючковатые носы. Для Европы — это Майами, крупный и дешевый туристический центр.

Можно сказать, тут сосредоточена энергия праздности, забота города — производство развлечений. Социальные отношения тут безобразны.

Вилла Кончиса мила, но больше киношная, чем греческая; и ее местоположение не совсем удачно: живущий по соседству землевладелец прокладывает неподалеку дорогу. За деньги он был готов остановить бульдозеры, но, получив отказ, продолжил работу. Дон Эштон, спроектировавший виллу, показал нам окрестности. Оба пляжа изгажены туристами, и каждый прилив приносит очередную порцию мусора. Ничего похожего на целомудренность Греции, на девственно чистые пляжи.

Утомительность натурных съемок — фильмы, подобно нашему, традиционно требуют огромного количества техники. На подготовку крошечной сцены уходит, по меньшей мере, полчаса; возня с аппаратурой, сбор зазевавшихся участников занимает почти все это время, а сама съемка — считаные минуты. Глупо, когда рамка оказывается важнее картины.

Первый день съемок Майка Кейна. Хорошее впечатление от его работы — безукоризненная точность, какой никогда не встретишь у любителя. Мне дали возможность сыграть с ним в одной сценке[54], так что теперь я могу судить. Конечно, мне было известно, что надо делать, но при работающей камере все совсем иначе.

Майк Кейн потом сказал; «Всегда кажется, что ты держишься и говоришь неестественно. Надо просто найти способ одурачить публику и заставить ее поверить в органичность твоей игры». Он далеко не дурак, в том что касается его профессии, и его поведение в перерывах между съемками, когда у него поминутно просят автографы и фотографируют, подтверждает это.

Анна Карина с нами — хорошенькая и живая, но создается впечатление, что ее поведение bentrovato[55]. Ее живость, как аромат хороших французских духов — безумно соблазнительных, но не дающих забыть об их цене. Ледяные глаза выдают ее скандинавское происхождение. Однако она будет приковывать к себе внимание в каждой сцене, а именно это нам и нужно.

Пьем на прощанье с Гаем. Его сыну нужно возвращаться в школу, но мальчик настолько покорен процессом создания фильма, что вымолил у родителей согласие остаться до конца съемок в качестве мальчика на побегушках. «Если он хочет серьезно заняться нашим делом, то должен начать с самого низа», — говорит Гай. Я же не уверен, что это лучший путь к профессии режиссера. «Опыт, — продолжает Гай, — опыт — это все». Такой взгляд отражает весь идиотизм киноиндустрии. Они верят, что хорошему режиссеру знание технических средств производства важнее общей культуры. Как будто само искусство не доказывает противного.

«Любовница французского лейтенанта». Написал примерно три четверти романа и, как всегда, полон сомнений. Кажется, я претендую на слишком многое. Хотя писать — в радость. Перед сном читаю «Балканскую трилогию» Оливии Мэннинг. Очень хороша, нечто вроде Во в утонченном женском варианте; удивительно здравая, очень английская и сдержанная по стилю проза. Никакого анализа характеров — только поступки и слова самих героев; те сравнения и метафоры, какие есть в книге, замечательно точные и яркие: так зимний день в Бухаресте «цветом напоминает синяк». Никакой явной иронии. Это действительно пример nouveau roman[56] и великолепный образец английского романа двадцатого века в духе Форстера. Часть меня стремится писать так. Разрываюсь между желанием писать как англичанин и, напротив, восстать против такой манеры.

Закончен первый вариант романа.

Новая квартира в Хемпстеде[57]. Небольшая, красивая, все новое — мы здесь первые жильцы, но она так далеко от нашей фермы, что такое расстояние даже трудно вообразить. Однако приятно вновь оказаться в центре этого района, где через дорогу жила Эдит Ситуэлл[58] и располагалась библиотека, хотя дома выросли на месте прежних конюшен. За прошедшие пятнадцать лет здесь многое изменилось — появились бутики и модные молодые люди. Но кое-что сохранилось — места и знакомые лица. Я рад, что нам удалось узнать Ноттинг-Хилл-Гейт, но еще более рад тому, что мы вернулись сюда.

«Персона» Бергмана. С каждым его новым фильмом становится все яснее: он лучший современный режиссер. Образец экономности — и при ограниченных использованных средствах та же точность, что в фугах Баха. Два ракурса, одно место действия, минимум обстановки; простой монтаж, сдержанное движение камеры. Манера почти японская, и в то же время фильм явно вырос из искусства Северной Европы. Уверен, со временем Бергмана приравняют к Ибсену и Стриндбергу; и если нам суждено когда-нибудь иметь настоящий английский кинематограф, то придется ориентироваться на его пример.