Вениамин Богуславский - Этьенн Бонно де Кондильяк

Настойчивость, с которой Кондильяк старается засвидетельствовать свою лояльность в отношении религии и церкви, свою враждебность материализму, приводит некоторых исследователей к выводу об однозначно-идеалистическом характере его философии. Так, Ж. Леруа, ссылаясь на то, что Кондильяк «во многих случаях подчеркивал свои спиритуалистические убеждения» (51, 189), уверен в том, что система взглядов философа ни в чем не сходится с французским материализмом XVIII в., враждебна ему по самой своей сути. Но и Леруа вынужден признать, что многократные заверения Кондильяка в его отвращении к материализму и атеизму, явно имеющие целью продемонстрировать его лояльность в отношении официальной идеологии, современниками, как правило, «не признавались, и, несмотря на предосторожности, которые он предпринимал, Кондильяку приходилось бояться, что его творчеству придадут опасный смысл» (там же).

Эти опасения еще более усилились из-за следующих обстоятельств. В рассматриваемую эпоху не только в сознании масс, но и в умах подавляющего большинства ученых господствовало представление о том, что Земля, ее флора, фауна и человек ныне в точности таковы, какими они вышли из рук творца в момент сотворения мира, и что созданного по образу и подобию божьему, одаренного бессмертной душой человека и «бездушных тварей» разделяет непроходимая пропасть. В 1749 г. вышли в свет первые тома «Всеобщей и частной естественной истории» Бюффона, где доказывалось, что, подобно особенностям неживых тел, особенности живых тел (включая человека) всецело обусловливаются их строением и совершающимися в них механическими процессами; «…быть живым и одушевленным», — писал он, — это «физическое свойство материи» (цит. по: 29, 193). Бюффон, как и Декарт, считал, что с точки зрения телесных процессов, совершающихся в человеке, он — такая же машина, как и животное, с той лишь разницей, что у него кроме тела имеется нематериальная душа. Возникновение растений, животных и человека, утверждал Бюффон, не мгновенный акт, а процесс, длившийся много десятков тысячелетий, процесс, в котором обнаруживается общность происхождения различных животных: осел при этом оказывается «выродившейся лошадью», а обезьяна — «выродившимся человеком». Ортодоксы, обнаружив близость этих идей к материалистическим и атеистическим взглядам Ламетри и других французских «философов», забили тревогу. 15 января 1751 г. теологический факультет Сорбонны осудил взгляды Бюффона как ересь, явно противоречащую Писанию. Чтобы избегнуть преследований, ученый публично отрекается от своих идей.

1 декабря 1754 г., вскоре после опубликования «Трактата об ощущениях», друг Дидро — Ф. М. Гримм разослал свою очередную «Корреспонденцию», где содержание этого трактата объявлялось полностью заимствованным из «Всеобщей и частной естественной истории» Бюффона и «Письма о глухонемых» Дидро. Кондильяк спешит выступить с разъяснениями, цель которых — опровергнуть столь опасные обвинения. Уже в следующем, 1755 г. он издает «Трактат о животных», содержащий ряд заявлений об огромном превосходстве людей над животными, о том, что разум подготавливает нас к истинам откровения и что истинная философия не может противоречить вере (см. 16, 2, 469). Наконец, целая глава здесь посвящена изложению традиционных доказательств бытия бога. Все это красноречиво говорит о том, какие задачи преследовал философ в своей книге.

Как реализуются в ней эти задачи?

Сначала Кондильяк повторяет аргументацию Монтеня, Лами, Бейля, Ламетри против взгляда, согласно которому животные лишены ощущений; подчеркивает, что в отличие от растений, которые «не производят выбора», ничего не ищут и не избегают, так как лишены органов, позволяющих судить о том, что принесет им пользу и что вред, животные обладают такими органами; они «сами заботятся о своем сохранении, они движутся по своей воле…» (там же, 405) в направлении того, что им полезно, и прочь от того, что может нм повредить. Затем, доказывая, что ощущения, которые ничему не учат, были бы для животных бесполезны, что, следовательно, наличие ощущений обязательно предполагает наличие знаний, Кондильяк вступает в горячую полемику со взглядами Бюффона.

Согласно последним, у животных есть только инстинкт, заставляющий их повторять однообразные действия; но они лишены разума, и поэтому им совершенно недоступны размышления, изобретения, усовершенствования, они не могут открыть ничего нового. Кондильяк же доказывает, что животные размышляют, совершают открытия и изобретения, вводят на основе этих изобретений и открытий усовершенствования в свою деятельность; в этом отношении они не отличаются от людей. Но у животных значительно меньше, чем у человека, потребностей, обусловленных их телесной организацией. Поэтому почти все они довольно быстро оказываются удовлетворенными, после чего у животного исчезает стимул к усовершенствованию своих действий. Нужда в открытиях после этого возникает довольно редко. Тех способов деятельности, которые были выработаны (при помощи размышлений и открытий) в ранний период жизни животного, оказывается достаточно для удовлетворения почти всех его потребностей. Эти многократно повторяемые приемы становятся привычками, или — что то же самое — инстинктами, которые и преобладают в деятельности животных.

У человека потребностей (в силу его телесной организации) гораздо больше, чем у животного, и число их постоянно растет. Каждый раз вновь возникающая необходимость изобретать пути и средства удовлетворения этих потребностей заставляет людей прибегать к размышлению, которым они занимаются несравненно больше, чем животные, создавая гораздо больше, чем они, абстрактных идей и их комбинаций. И у людей изобретенные ими действия становятся позднее привычками (инстинктом), но не они, а размышление доминирует у людей в отличие от животных. Отсюда еще одно различие между животными и людьми: знания животных, становящиеся со временем привычками, — это практические знания, такие привычки есть и у людей, но у последних, кроме того, есть ставший привычкой метод — теоретические знания, связанные с анализом идей и подытоживанием результатов такого анализа.

Тело животных, утверждает Кондильяк, так организовано, что даже представители видов, живущих сообща и умеющих издавать членораздельные звуки, не могут научиться говорить. У них есть, правда, свой несложный язык, но он крайне несовершенен и не может обеспечить передачу знаний и изобретений от одной особи другим. Отсюда ничтожный масштаб подражания у животных: даже живя вместе, они думают врозь. Если одно из них нашло решение какой-то задачи, то это решение, никому, кроме него, неведомое, с ним и умрет. Тем, кто после него захочет найти это решение, придется начинать поиски сначала, словно данное открытие никогда не было сделано. Человек же обладает исключительно высокой телесной организацией, в силу которой он единственное существо, наделенное даром речи. Благодаря речи в человеческом обществе чрезвычайно распространено подражание: одни люди заимствуют мысли и поведение у других. Хотя лишь немногие совершают открытия и изобретения и удается им это нечасто, но достижения эти становятся общим достоянием и передаются от одного поколения к другому. Поскольку каждое поколение людей делает свой вклад в знания, происходит то их накопление, совершенствование, благодаря которому возникают и развиваются науки и искусства.