Владимир Бокарев - Одиссея Пола Маккартни

Время хороший исцелитель, и потому, наверное, скажу, что я получил огромные наслаждения от всего. Это не попытка что — то приукрасить, так работает память. Это как если б ты отправился куда — нибудь в отпуск, долго к нему готовился, а все эти две недели шли жуткие дожди, и ты бы все проклял. Но через несколько лет ты наверняка скажешь: «О, то было неплохое время. Чудесно его провели». Но все — таки два альбома — «Revolver» и «Rubber Soul» было особенно приятно делать. То был ранний период. А вот «Let It Be» и «White Album» были самыми трудными: группа уже начинала в то время разваливаться. Но и они хороши. И, кто знает, может, оттого, что делали мы их в очень трудное для себя время, они как раз и были лучше: невозможно сказать, что для творчества полезнее — напряженность или спокойствие.

Мы всегда были честны перед собой, никогда не были бездушными куклами. Когда американцы спрашивали нас, что мы думаем о Вьетнаме, мы отвечали: «Это война, и вам не следует там быть». Мы ощущали себя своего рода посланниками мира, хотя не занимали никаких официальных постов. Мы пели песню «All You Need Is Love», а Джон Леннон сочинил песню «Give Peace A Chance». Первую частенько называли фривольной. Но я так не думаю. Когда по телевидению показывали тысячи американцев у ограды Белого дома, поющих эти песни, у меня возникало ощущение, что мы сделали что — то важное.

«Hey Jude», «Let It Be», «Sergeant Pepper's Lonely Heart Club Band» — все эти песни, как мне кажется, неплохо выдержали испытание временем. Во время своего последнего всемирного турне я впервые исполнил на сцене «Sergant Pepper's» и «Hey Jude», и это звучало здорово, как будто это были новые песни. До этого я исполнял их только в студии, и когда они зазвучали со сцены, то казалось, как будто играешь их впервые. Ну и, наверное, еще одна моя любимая песня — это «Yesterday». В прошлом году она отметила юбилей — была проиграна по радио 5 миллионов раз. Неплохо для одной песни. Вообще — то — странное дело. Я услышал эту песню первый раз во сне. Помню, когда проснулся, у меня в голове продолжала звучать мелодия. Я буквально вывел всех из себя, спрашивая: «Где я мог слышать раньше эту мелодию?..» Еще мне нравятся песни «Help» и «Strawberry Fields». А еще «Give Peace A Chance». Все они были написаны Джоном, и в прошлом году я исполнил их, когда мы выступали в Ливерпуле. Я ни разу раньше не исполнял его песен, и ощущение было великолепное. Это было данью памяти Джона. Как бы напоминание о друге, которого мы все очень любили.

Наши отношения нельзя было назвать гладкими, подчас они были даже неуважительными. А в общем это выливалось в достаточно плодотворную творческую конкуренцию. После смерти Джона люди навесили на него ярлык мученика и стали говорить о нем как о единственном интеллигенте из «Битлз» и лучшем композиторе.

Представьте себе, что застрелили меня. И вот теперь перед вами сидит Джон Леннон, и весь мир рассказывает ему о том, каким великолепным был Пол Маккартни. Единственный человек, который знает правду о Джоне, — это я.

Обществу просто необходимы такие люди, как Джон. Он был потрясающим человеком — умным, внимательным, чутким. Его сарказм и бунтарство мне очень нравились. С ним никогда нельзя было остановиться на достигнутом. Джон постоянно стимулировал мое творчество, подталкивал вперед. Джордж хорошо знал толк в делах, был хитроумен и рассудителен, а Ринго всегда был преисполнен сердечности, доброжелательности, теплоты и юмора. Если кто — нибудь из нас был близок к эйфории, остальные моментально одергивали его.

«Битлз» просуществовали десять лет. Это не так долго. Но мы оставили свой след. Мы вовремя начали, сделали все, что могли, и вовремя закончили.

Несмотря на былые передряги, мы остались добрыми друзьями. Время стирает воспоминания о неприятных событиях. Когда мы иногда видимся, то не испытываем особой ностальгии по прошлому. Чаще размышляем о будущем. Кто знает, может, мы с Джорджем и попробуем написать что — нибудь вместе.

Как — то я водил свою дочь в Британский музей — ей что — то там понадобилось для занятий. Мы пришли в музей и, конечно, остановились около раздела, посвященного Леннону и Маккартни, и я подумал: «Черт меня подери! С одной стороны Джеймс Джойс [61], с другой — Шекспир [62], а посередине — мы с Джоном. Вот мы и попали в Историю!» Да, проходит время, и ты вдруг оказываешься в школьных учебниках своих детей в разделе, озаглавленном «Шестидесятые годы». Смешно, хотя и интересно, когда какой — нибудь серьезный человек выступает по учебной программе телевидения с лекцией на тему «Группа «Ху» — 1962–1967 годы». Если бы мы только тогда знали, что в конце концов нас будут включать в кроссворды, викторины или куда — то там еще… Когда я ходил в школу, читал учебники и видел в них портреты Уинстона Черчилля [63] и других известных личностей, то обычно думал: «Боже, это, должно быть, очень важные люди». Так странно узнать однажды, что и мы вошли в книгу истории. Да, считаю, что мы вошли в книгу истории, считаю, что мы многое сделали нашей музыкой и нашей позицией. Мы помогли развитию социальных отношений. Больше всего волнует то, что если обернуться назад и увидеть все, что изменилось, можно сказать самому себе: «Мы имеем к этому какое — то отношение». А это многое значит.

Жизнь после «Битлз»

Я вырос среди рабочих людей, наделенных сверхвыживаемостью. Они всегда находят выход из любого положения. В моей жизни тоже было очень много трудных моментов. Сейчас, к счастью, все в порядке. Но когда перестали существовать «Битлз», состояние мое было кошмарным. Я почувствовал себя конченым человеком, и мог бы превратиться в бродягу, в отбросы общества. Не было смысла вставать по утрам, бриться… После разрыва с «Битлз» самым логичным казалось отстраниться от жизни. Я попробовал сделать это, и через несколько недель понял, что ничего не получается. Я не смог превратиться в жалкого бродягу и разрушить себя. Итак, надо было снова становиться на ноги. Это очень трудный и в то же время достаточно распространенный опыт. Все равно что проработать на фабрике 20 лет и вдруг узнать, что ты уволен. Ты задаешь себе вопрос: «Что делать оставшуюся жизнь?» И тобой владеет мысль: «Я ничего не стою. С «Битлз» стоил, а теперь нет». Очень угнетающее ощущение. Конечно, если ты способен преодолеть это, то выходишь из кризиса окрепшим. Но такова жизнь. Жизнь — сложная штука.

Любому бы надоела вся эта история, связанная с распадом «Битлз»: споры из — за денег и т. д. Но надо было жить дальше, и оставалось решить как: уйти на покой или продолжить творческую деятельность. Я выбрал второе, возникло желание попытаться превзойти «Битлз», а это совсем не просто.