Георгий Адамович - Василий Алексеевич Маклаков. Политик юрист, человек

В этих словах сказано больше, чем на первый взгляд кажется и чем, по-видимому, показалось Тырковой. Смысл их был бы еще яснее, если бы вместо «общества» Маклаков сказал «организация». Общество звучит расплывчато, и мало ли в самом деле существует на свете обществ, неизвестно чем и для чего объединенных? Организация предполагает определенность задач, отчетливость в строении, и, даже если не судить о том, в какой мере связывал Маклаков масонство со своими политическими и социальными надеждами или насколько большое значение придавал обрядовой его стороне, можно признать, что участие его в нем было естественным следствием его общих взглядов.

Маклаков знал по своему долгому общественному опыту, а кроме того, знал как историк по образованию, что идеям, даже самым плодотворным, брошенным на произвол судьбы, грозит распыление и исчезновение. Идеям нужна дисциплина, поддержка, длительная работа по их внедрению в умы, иначе от них рано или поздно не остается и следа. Маклаков знал и то — и об этом писал,— что самые высокие идеи с парадоксальной прямолинейностью приводят иногда к результатам чудовищным: этот тревожный, «проклятый» вопрос впервые у нас поставлен был в связи с неистовствами французской революции, Карамзиным, а Герцен в «С того берега» это недоумение подхватил и сочувственно Карамзина процитировал, несмотря на свою неприязнь к нему. Как это возможно? Маклакова вопрос этот должен был смущать и пугать, а люди, объединенные желанием предотвратить подобные искажения, должны были представляться ему союзниками. В Маклакове вообще было кое–что от человека восемнадцатого века, и, вероятно, он признал бы, что история свернула с правильного пути и что неплохо было бы человечеству вернуться к руководящим идеям «века просвещения», обойдясь на этот раз в их развитии без робеспьеровских крайностей.

По существу, именно в этом был «главный урок его жизни». Над уроком этим с пользой для себя должны бы задуматься все наши современники.

Примечания

1

Все это многим нашим соотечественникам осталось неизвестным, а если и было известно, то давно ими забыто. Пользуюсь случаем выразить живейшую благодарность Я. Л. Рубинштейну, одному из деятельных участников женевских совещаний, сообщившему мне эти сведения.

2

Он, очевидно, не совсем удачно выразился. Мысль его в том, что наличие «дьявольских» черт в человеческой натуре делает государство необходимым, как единственное средство их обуздания.

3

Во время немецкой оккупации Маклаков провел несколько месяцев в тюрьме. Выйдя из нее, он сказал: «Мне жаль, что я никогда не сидел в тюрьме прежде. Если бы я знал, что такое одиночное заключение, я бы иначе строил свои защитительные речи». Передаю по рассказу В. В. Вырубова.

4

Заимствую это определение из книги А.А. Гольденвейзера «В защиту права», где об отношении Пушкина, Толстого и Достоевского к понятиям права и закона сказано много очень верного, притом впервые подмеченного.

5

Напомню мимоходом, что вопрос о двойственной природе человека — вопрос в конечном счете метафизический — волновал и мучил Бергсона в последние годы его жизни. Присутствие высшего начала в человеческой душе было основанием и заключением его философии. Но огромная биологическая и общенаучная эрудиция Бергсона побуждала его склоняться к признанию неизменности природных свойств в организме: если в человеке когда-либо, сотни тысяч лет назад, жил зверь, то зверь этот живет в нем до сих пор. Ужас, внушенный Бергсону гитлеровской Германией, на этом его убеждении и был основан.