Роберт Стивенсон - Жизнь на Самоа

Вдоль ручья, где закладывается сад, мы наткнулись на странные каменные перегородки по направлению от берега к горе через каждые несколько ярдов. Пока еще я не знаю, уложены камни просто на поверхности или это настоящие стены и далеко ли они тянутся, но по мере работ над садом это выяснится само собой. Генри говорит, что до того, как на Самоа появились белые, местное население жило в глубине острова, а не на побережье, как теперь.

Этих людей очень трудно удержать за работой. Сейчас Льюис и Генри оба этим заняты. Единственное действенное средство — сарказм. Но довольно сложно применять его, не зная самоанского языка. Я сшила Генри и Бену противомоскитные сетки и дала Генри пару рубашек. Не сомневаюсь, что эти скромные подарки для него гораздо ценнее всех заработанных денег.

На грядках, которые я засеяла с Паулем, а потом с Генри, хорошие всходы. Уже и горох, и сахарная кукуруза показались из земли, а лимская фасоль совсем окрепла. Я заказала еще семян, в частности травы, с которой хочу поэкспериментировать.

Вчера мои записи прервал приход доктора Штюбеля и мистера Шмидта. От доктора Штюбеля я в восхищении. Они привезли новость, что сегодня самоанские вожди собираются на совещание, чтобы обсудить и попытаться выяснить смысл таинственных знамений, вызывающих такую тревогу и брожение среди островитян.

Эти мрачные предзнаменования все множатся и учащаются. Была поймана рыба (мистер Штюбель видел ее и попробовал кусочек), состоящая из одной головы, без всяких признаков хвоста — отвратительное создание; укол ее плавников, говорят, верная смерть. А на спине рыбы якобы можно было разобрать самоанское слово «хватать» или «кусать», что предвещает войну и всякие бедствия. Еще поймали красного угря; видели кровь, плывущую по реке; но хуже всего была собака, нарушившая церемонию питья кавы. Забавно, что, когда Генри рассказывал нам о войне духов, единственным эпизодом, внушившим ему сомнения, была история о том, как духи будили доктора. «В этом, — сказал он, — я не уверен».

Бен явно ищет ссоры со всеми и каждым. Вчера он явился к Паулю с жалобой на то, что люди из его бригады получают мясо только раз в день, и это после того, как все продовольственные дела переданы в его же руки. Он заявил, что чернокожие рабочие должны есть мясо раз в день, а самоанцы дважды. Довольно странное разделение, особенно если учесть, что первые работают как раз вдвое больше. Что касается работы, то дождь льет ливмя без перерыва, и посреди этих потоков я вижу Генри с зонтом и Пауля в макинтоше, помогающих пропольщикам на кукурузном поле.

Вчера утром явился мистер Мурс и пробыл у нас весь день. После обеда подъехал верхом плотник мистер Уиллис.

К ленчу я приготовила пару цыплят с картофельным пюре и ананас в красном вине, нарезанный ломтиками. Хлеб мой опять не вышел, и я испекла противень американского печенья на соде, вспомнив, что оно нравится мистеру Мурсу. Когда все было уже на мази и я мысленно поздравила себя с тем, что все-таки удалось как следует накалить плиту, я обернулась к Паулю со словами! «Наконец-то все в порядке». «Да, — ответил он, — все, кроме меня».

Тут я увидела, что он смертельно бледен и лицо его, покрытое потом, выражает полное изнеможение. Он уже переоделся, чтобы прислуживать за столом, сменив свою фланелевую рубашку на полотняную с застежкой сзади. Жаловался он на адскую боль между лопатками. Я отослала его опять надеть теплую рубаху и побежала к Льюису за советом. Льюис поставил на больное место банку, после чего боль как бы разошлась по всему телу. По моему предложению ему дали салицилки, и я отправилась кончать готовить, оставив бледного и несчастного Пауля совершенно больным в постели с банкой на спине. К вечеру боль совсем исчезла, но он сильно ослабел.

После ухода мистера Мурса и Уиллиса Льюис вызвался проводить меня к банановому участку и захватил с собой нож, чтобы прокладывать дорогу. Эти разведывательные экскурсии по собственным владениям страшно увлекательны. Небольшую часть пути мы шли свободно по участку, уже расчищенному Льюисом, но мало-помалу лес впереди сомкнулся, а почва под ногами стала предательски зыбкой. Несколько раз пришлось брести по щиколотку в грязи и воде, а Льюис все время рубил ножом лианы и высокие растения, преграждавшие дорогу. Но в конце концов Льюис воскликнул: «Гляди, вот они твои бананы!»

В самом деле, тут они и были — густые заросли крепких молодых растений с гроздьями плодов вокруг диковинного пурпурного цветка, подпираемые буйным подлеском и прячущие свои корни в лениво текущей воде. Кое-где большие кусты таро простирали свои гигантские блестящие темно-зеленые листья. Льюис не утерпел и тут же взялся за расчистку, а я прошла до конца плантации. Раза два я чуть не завязла в трясине, но выбиралась из грязи, цепляясь за крепкие стволы.

Льюис крикнул мне как бы в ответ, и я поспешила к нему. Оказалось, что он принял зов какой-то птицы за мой голос и решил, что я заблудилась. Я некоторое время помогала Льюису, выдергивая сорняки помельче, потому что смертельно боюсь наткнуться на то ядовитое вьющееся растение, с которым уже успела познакомиться и чьи пометки еще ношу на себе. Мне было до боли жалко вырывать и губить папоротники такой невиданной красоты, но я честно делала свое дело и решила про себя прийти сюда как-нибудь, чтобы собрать образцы для коллекции. Изумительно хороши некоторые вьющиеся папоротники, тонкие и нежные, а могучие древовидные просто великолепны. Случалось, что, когда я отбрасывала в сторону вырванный кустик, весь воздух кругом заполнялся ароматом его раздавленных листьев. Мы никак не могли оторваться от этой работы, хотя с ног до головы пропитались водой и грязью. Однако через некоторое время я почувствовала головокружение и предложила пойти домой подкрепиться. Но я успела лишь приготовить еду и свалилась. Милое банановое болото с поразительной быстротой наградило меня лихорадкой. Ночью я не могла спать, просыпалась каждый раз как от толчка, едва удавалось задремать. Сердце колотилось, кровь яростно пульсировала, и отчаянно болела голова. Утром Льюис дал мне хинина, и это быстро помогло. Сам он не принял лекарства, хотя и следовало. У него тоже был приступ, в чем он признался много позже. Когда я вернулась с предательского болота, пора было поить свиней, и я не знала, что придумать. Пауль слишком плохо себя чувствовал, Генри ушел, а Льюису опасно поднимать ведра с водой. Я несколько раз обошла вокруг каменной ограды, но она выглядела неприступной и непроницаемой. Перелезть бы я еще могла, но только не с полным ведром. К счастью, пока я размышляла, один из сыновей Шмидта, паренек лет четырнадцати, зашел навестить больного Пауля и, когда я его попросила, с готовностью согласился сделать эту работу. Мы вместе отправились к загону. Он взобрался на ограду сперва в одном, потом в другом месте и наконец, к моему удивлению, осторожно вылил воду за забор, приговаривая: «Ну вот и все в порядке», но тут же добавил: «Что за безмозглые свиньи, не понимают, куда идти».