Энвер Ходжа - Хрущевцы

Я навострил уши, хотя давно подозревал их в злопыхательстве. И Ворошилов заговорил о том, что «Сталин допускал ошибки в партийной линии, был груб и до того жесток, что с ним нельзя было спорить».

— Он, — продолжал Ворошилов, — потворствовал даже преступлениям, за которые и несет ответственность. Ошибки допускал он и в области развития народного хозяйства, поэтому эпитет «зодчий социалистического строительства» ему не подходит. К другим партиям Сталин относился неправильно…

Ворошилов вдоволь наговорил на Сталина.

Кое-что я понял, а кое-чего нет, ибо я, как писал и выше, не хорошо знал русский язык, но тем не менее суть беседы и цель обоих я хорошо понял и был возмущен услышанным. Хрущев шел впереди и палкой касался посеянных в парке капуст. (Хрущев даже в парках сеял овощи, выдавая себя за большого знатока земледелия.)

Когда Ворошилов закончил свою болтовню и клеветнические измышления, я спросил его:

— Как это возможно, чтобы Сталин допускал такие ошибки?

Побагровевший Хрущев обернулся и ответил мне:

— Возможно, возможно, товарищ Энвер, Сталин такие ошибки допускал.

— Но ведь вы все это замечали еще при жизни Сталина. Как это вы не помогли ему избежать этих ошибок, которые, как вы утверждаете, он допускал? — спросил я Хрущева.

— Вопрос-то, товарищ Энвер, естественный, но видишь эту капусту? Сталин рубил голову с такой легкостью, с какой садовник может срубить эту капусту, — и Хрущев палкой тронул капусту.

— Все ясно! — сказал я Хрущеву и больше не вымолвил ни слова.

Мы вернулись на дачу. Остальные товарищи уже приехали. Я кипел негодованием. В тот вечер они собирались преподнести нам улыбки, как и обещания «более быстрого» и «более стремительного» развития социализма, обещания «большей помощи» и «более широкого» и «всестороннего» сотрудничества. Это было время, когда готовили пресловутый XX съезд, время, когда Хрущев рвался к власти. Он создавал облик руководителя-мужика, «народного» руководителя, который открывал двери тюрем, открывал ворота концентрационных лагерей, который не только не боялся реакционеров и осужденных и заключенных врагов Советского Союза, но, выпуская их на волю, хотел показать этим, что среди них были и «несправедливо» наказанные.

Известно, что за троцкисты, что за заговорщики, что за контрреволюционеры были Зиновьев и Каменев, Рыков и Пятаков, что за предатели были Тухачевский и другие генералы-агенты Интеллидженс сервиса или немцев. А для Хрущева и Микояна все они были хорошими людьми, и несколько позже, в феврале 1956 года, они должны были быть объявлены невинными жертвами «сталинского террора». Эта волна поднималась постепенно, тщательно подготавливалось общественное мнение.

«Новые» руководители, которые были теми же старыми руководителями, за исключением Сталина, выдавали себя за либералов, чтобы сказать народу: «Дыши свободно, ты на воле, пользуешься настоящей демократией, ибо тиран и тирания исчезли. Теперь все идет по ленинскому пути, создается обилие, рынки будут завалены товарами и нам некуда будет девать продукцию».

Хрущев, эта отвратительная трещетка, свои уловки и коварства прикрывал болтовней и вздором. И тем не менее этим ему удалось создать благоприятную для своей группы обстановку. Не было дня, чтобы Хрущев не разводил разнузданную демагогию о сельском хозяйстве, не менял людей и методы работы, не объявлял себя единственным «компетентным знатоком» сельского хозяйства, предпринимавшим подобные личные «реформы».

Своему вступлению на пост Первого секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Хрущев «положил начало» пространным докладом о вопросах сельского хозяйства, сделанном на пленуме Центрального Комитета в сентябре 1953 года. Этот доклад, который был назван «очень важными докладом, содержал в себе те хрущевские идеи и реформы, которые фактически подорвали советское сельское хозяйство настолько сильно, что катастрофы видны и по сей день. Шум и фанфаронство относительно «целинных земель» являлись ложной рекламой. Советский Союз покупал и продолжает покупать у Соединенных Штатов Америки миллионы тонн зерна.

Однако «коллегиальному руководству» и исчезновению портретов Хрущева со страниц газет суждено было недолго длиться. Культ Хрущева возвеличивали мошенники, либералы, карьеристы, лизоблюды и льстецы. Великий авторитет Сталина, основанный на его бессмертном деле, был подорван в Советском Союзе и за его пределами. Его авторитет уступил место авторитету шарлатана, клоуна и шантажиста.

3. Не марксисты-ленинцы, а торговцы-перекупщики

Микоян — перекупщик космополит и неизменный антиалбанец. Трудные переговоры в июне 1953 г. по экономическим вопросам — советские руководители торгуются относительно помощи Албании. «Советы» Хрущева год спустя: «На что вам тяжелая промышленность» «Нефть и металлы дадим мы», «Не беспокойтесь о хлебе, хлеба мы дадим вам столько, сколько вы захотите». Ссора с Микояном. Недовольство ревизионистских лидеров в СЭВ Охаб, Деж, Ульбрихт. Июньское (1956 г) совещание СЭВ в Москве — Хрущев; «… мы должны поступать так, как поступал Гитлер». Снова беседа с Хрущевым. Его «советы»: «Албания должна идти вперед с помощью хлопка, овец, рыбы и цитрусовых».

Мы были преисполнены решимости продолжать и дальше развивать утвердившуюся при Сталине практику обмена мнениями и обращения за помощью к советскому руководству относительно наших экономических проблем. За первые 8–9 лет народной власти мы добились целого ряда успехов в экономическом развитии страны, сделали первые шаги в области индустриализации, как и в области коллективизации сельского хозяйства, создали известную базу в этом направлении и приобрели известный опыт, который помогал нам неуклонно двигать вперед нашу социалистическую экономику. Однако мы не зазнавались достигнутым и не скрывали имевшиеся у нас большие проблемы, недостатки и трудности. Поэтому мы считали необходимым постоянно советоваться с нашими друзьями и в первую очередь с руководителями Коммунистической партии Советского Союза; мы нуждались также в некоторой материальной помощи и кредитах с их стороны. Но мы никогда не считали их подачками и никогда не просили их в качестве подаяний.

Однако вскоре и в этой области наших отношений и контактов с послесталинским советским руководством появились сигналы о том, что дела не идут как раньше. Что-то хромало, что-то поломалось из прежней атмосферы, когда мы шли к Сталину и, не стесняясь, делились с ним нашими заботами, а он слушал и говорил нам также с открытым сердцем, сердцем коммуниста-интернационалиста. В его преемниках мы с каждым днем все более и более вместо коммунистов видели купцов.