Ежи Климковский - Я был адъютантом генерала Андерса

Должен признать, что за всю прожитую жизнь я не встречал другого чиновника, который бы вот так по-человечески понимал свои обязанности, не «служил», а сердцем решал вопросы. Жена консула была для нас доброй феей. Для каждого пани Мария имела доброе слово, умела утешить, посоветовать, дать указание, разыскивала знакомых, думала обо всем, обо всем заботилась. Она проявляла много энергии и одновременно обладала таким женским обаянием, что разоружала и привлекла сердце каждого.

Временами нас навещали инженер Фрейман и советник консульства Фрюлинг. Часто приходил Стефан, иногда даже по нескольку раз в день. Так прошла еще неделя, и наконец наступил день суда. Нас вводили в зал заседания по двадцать человек. Там находились судья и прокурор, обвинявший нас, и адвокат, который должен был нас защищать. Было видно, что прокурор, хотя нас и обвинял, делал это больше по обязанности. Свою речь он строил на том, что к переходу границы нас вынуждали специфические условия. Это предусматривало смягчающие обстоятельства. Было очевидно, что мы не являемся преступниками, но для порядка и уважения закона подлежим наказанию.

Защитник обратился к суду с призывом принять во внимание переживаемую нами трагедию в такое невероятно тяжелое время и просил освободить нас от наказания. Нас ни о чем не спрашивали. После выступления сторон суд вынес приговор, осуждающий каждого из нас к четырем неделям лишения свободы с учетом предварительного заключения. Срок наказания мы должны были отбывать в том же самом помещении и в тех же условиях.

Возвратившись из зала суда к себе, я обратился к нашему опекуну (пани Марии) действительно ли я должен здесь просидеть еще две недели. Жена консула ответила, что я ни одной минуты не должен здесь находиться и немедленно могу покинуть это помещение, так как документы мои уже готовы. В тот же день мы были приглашены к господам Буйновским на обед, а на следующий день рано утром поездом направились в Бухарест.

Прибыли туда под вечер. Документы наши были в порядке, однако у нас не имелось требуемого специального разрешения на проживание в столице. Его следовало добыть в префектуре. Без такого разрешения пребывание в городе было небезопасным и обременительным. Мы могли вновь быть арестованными и даже попасть в один из военных концлагерей. Мы пошли к генеральному консулу в Бухаресте г. Микуцкому, чтобы рассказать о своих трудностях. Пожилой седой господин, солидный, с очень умными глазами, проявил к нам много доброжелательства и понимания. Разделяя наши опасения, он распорядился приготовить нам две постели, а утром послал чиновника оформить разрешение на временное пребывание в Бухаресте.

Около одиннадцати утра я пошел к военному атташе подполковнику Тадеушу Закшевскому. В атташате ко мне отнеслись недоброжелательно. Не понравилось, что какие-то «курьеры» направляются к генералу Сикорскому. Зачем ехать к Сикорскому, когда здесь на месте находятся все самые высокие военные и гражданские власти? Мою поездку во Францию они сочли совершенно ненужной. Хотели, чтобы я им все доложил, а они, если сочтут необходимым, передадут это сообщение верховному командованию сами. Я ответил, что имею приказ все передать лично верховному главнокомандующему и как человек военный должен этот приказ выполнить. Мой собеседник, офицер в гражданском костюме вспылил и начал поучать меня кто здесь наивысшая власть и кто может приказывать. После долгого обмена мнениями по этому поводу под аккомпанемент «милых и поучающих слов», в заключение (не знаю, каким чудом, может, желая от меня отвязаться), он обещал устроить визу и отъезд. Я должен был в письменной форме представить доклад, к кому и по какому делу еду. Это требование являлось незаконным, оно было правом сильнейшего.

Когда я вновь пришел через несколько дней, меня принял подполковник Закшевский. Он заявил, что генерал Сикорский обо всем проинформирован телеграммой, а поскольку через каждые несколько дней в Париж ездят курьеры, в моей поездке нет необходимости. Я вновь повторил, что мною получен приказ и я обязан его выполнить. После некоторого размышления подполковник предложил мне явиться через несколько дней.

Я не видел препятствий к своему выезду, поскольку знал, что ежедневно во Францию выезжало по 30–40 человек, следовательно мог уехать и я. Однако минула неделя, а виз мы еще не получили. Трудно было понять эту проволочку. В рассчитанных играх и интригах высших офицеров я еще не разбирался. Первые уроки в этом отношении я получил только в Бухаресте. Позже я узнал, что трудности создавал второй[8] отдел, руководимый полковником Венде, стремившемся помешать Сикорскому установить связи с Польшей.

Не дождавшись получения визы, я пошел в посольство. Посла Рачинского не застал. Его замещал первый советник Понинский. На счастье, здесь оказался советник Щенсный-Залевский, которого я знал еще до войны. Он приезжал в наш полк с докладами об экономике страны. Я интересовался этими вопросами, между нами не раз завязывались споры. Залевский сразу меня узнал и предложил свою помощь. Разузнав у военного атташе о моем деле, он с улыбкой сказал, что через два дня я буду иметь все нужные визы. Он объяснил, что в атташате люди с амбициями, упрямые, не любят, когда их обходят. В большинстве случаев они предпочитают скорей мешать, чем помогать. Кроме того, они преследуют, как правило, свои закулисные интересы. Поручают посредничество только старшим офицерам, сотрудникам второго отдела и т. п.

Через два дня я получил все необходимые проездные визы и по рекомендации советника Залевского поехал не поездом, а автомобилем. Мне дали замечательный автомобиль «Кадиллак», на котором обычно в Париже ездил маршал Рыдз-Смиглы. После моего приезда в Париж автомобиль взял в свое распоряжение верховный главнокомандующий генерал Сикорский. Он стал пользоваться этим автомобилем постоянно.

Жизнь в Бухаресте была совершенно иной, чем в Черновицах, и уж совсем далекой от той, что оставил во Львове. В Бухаресте все развлекались, все безумствовали. Отели, рестораны, кафе были переполнены. Дансинги действовали, как обычно, бридж процветал, как в лучшие времена. Вечерами разодетые дамы и не менее элегантные мужчины собирались в залах ресторанов, где веселились и пили. Наши пани, жены сановников, как гражданских, так и военных, развлекались во всех кафе и множестве дансингов, Все в бриллиантах, разряженные, напомаженные, с декольте до пояса спереди и сзади, они млели в объятиях партнеров, главным образом, офицеров румынской армии. Множество алкоголя и новое, неизвестное окружение порождали раскованность. Все вокруг плясало, веселилось и упивалось, словно ничего не произошло, словно эти люди приехали сюда на летний отдых только для того, чтобы веселиться, веселиться и еще раз веселиться, до умопомрачения.