Владислав Карнацевич - 10 гениев войны

Осенью в Экбатанах умер Гефестион, и высокородный друг устроил ему торжественные похороны в Вавилоне. Он приказал чтить покойного как героя, а заодно заставил всех оказывать и себе божественные почести. Соответствующие указания были отправлены в том числе в Элладу. История сохранила официальный язвительный ответ спартанцев: «Если Александр хочет быть богом, пусть будет богом». Александр очень переживал по поводу смерти Гефестиона и заливал горе вином. Впрочем, он не прекращал активной политической деятельности: принял весной 323 года до н. э. посольство из Италии, якобы предсказав римлянам будущее могущество их города; строил планы развития морских связей с Индией, покорения Аравии; отправил экспедицию исследовать Каспийское море; занимался усовершенствованием ирригационной системы Евфрата и заселением побережья Персидского залива.

Летом после очередной длительной пирушки Александр слег с непонятной болезнью. Говорят и о белой горячке, и о малярии, и об отравлении. Среди возможных врагов Александра Македонского называется, например, Антипатр, который должен был привести из Греции подкрепление взамен войск, которые увел Кратер, и, вероятно оставшись одним из немногих пожилых высокопоставленных чиновников, не чувствовал себя в безопасности. Доктора не смогли спасти жизнь царя, нижняя часть тела его была парализована, нарушилась речь, не спадала высокая температура. 13 (или 10–11) июня 323 года до н. э. Александр Великий умер. Великому полководцу и царю Азии было неполных 33 года. Тело Александра было помещено в золотой гроб и похоронено Птолемеем в Александрии Египетской.

Александр Македонский не успел указать своего наследника. Претендовать на трон могли слабоумный сын Филиппа Арридей, которого Александр из жалости не убил в свое время, и сын Роксаны Александр IV, родившийся уже после смерти отца. Впрочем, реальной властью обладали военачальники основателя эллинистической империи – так называемые диадохи: Птолемей, Антипатр, Селевк, Антигон. Именно между ними и разгорелась борьба, закончившаяся распадом державы на несколько эллинистических государств.

Ганнибал

Никто из карфагенян не захочет отступиться от соглашения, которое заключит Ганнибал, так же точно, как никто не хотел отступиться от войны, которую Ганнибал затеял и развязал, – никто, до той самой поры, пока от нас не отвернулись боги.

Представьте себе, что современные юристы со студенческих лет штудируют пуническое право. Или что наши эрудиты соревнуются в знании пунийских крылатых выражений. Представьте себе, что самодержцев называют не кесарями, а, например, гасдрубалами, католический верховный престол находится в Тунисе, художники Возрождения обращаются к сюжетам мифов о финикийском боге Баале…

Любители так называемой альтернативной истории не перестают обращаться ко времени Второй Пунической войны, ища там доказательства того, что так могло быть: роль создателя античной Средиземноморской империи мог играть не Рим, а его соперник – африканский Карфаген. Достаточно, мол, было полководцу Ганнибалу после очередной своей победы пойти наконец на Рим, взять его и разрушить. Но события этой войны развивались иначе – они показали, что выдающиеся полководческие способности могут и не дать выиграть всю войну. Как и блестящие победы в самых крупных сражениях. Решающее значение имеет дипломатия и, главное, общий экономический и политический уровень той или иной державы. Впрочем, это не меняет того факта, что Ганнибал Барка является одним из величайших военачальников, а его имя – синонимом успешного полководца. Может быть, именно потому, что, кроме своих военных побед, ему нечего предъявить на суд истории…

В IX веке до н. э. искусные мореплаватели и торговцы финикийцы, проникшие во все уголки Средиземного моря, основали на территории современного Туниса новую колонию. Они так и назвали ее – Новый город, что по-финикийски звучало как Карфаген. Город был основан выходцами из могущественного Тира, о чем всегда хорошо помнили в колонии, превзошедшей в могуществе свою метрополию. К тому времени как римляне подчинили себе всю Италию, Карфаген был, пожалуй, мощнейшей державой Западного Средиземноморья. Город насчитывал 700 тысяч жителей. Торговля приносила Карфагену огромные доходы. Его купцы путешествовали в Иберию (Испанию), Британию, Грецию и Сирию. В Испании у Карфагена возникли и свои колонии – например Гадес (нынешний Кадис). В политической зависимости от него находилась Ливия, тесные связи установились у Карфагена с соседней Нумидией.

Политический строй рабовладельческого Карфагена можно назвать аристократической республикой. Знатные и богатые составляли совет. Народное собрание тоже считалось органом власти, но реальным влиянием фактически не обладало. В этом смысле Римская республика была гораздо демократичнее. Здесь при несомненном превосходстве нобилитета над плебсом последний самым серьезным образом мог повлиять на принятие судьбоносных решений: входить в прямое противостояние с народом не решались самые авторитетные сенаторы, к народу апеллировали обладающие большими полномочиями трибуны, традиционно один из консулов представлял интересы демократической партии. Более того, в Риме представители низов при наличии определенных денег, конечно, могли достичь высших постов, включая сенаторское кресло и консулат, в Карфагене сделать это было фактически невозможно.

Отдельно отметим, что пунийские правящие круги старались не допускать, чтобы военная и гражданская власть оказывалась в одних руках. Но именно это в свое время и привело к тому, что во главе войска на долгий период оказывался один человек, пользовавшийся большим доверием именно в армии. Рим со своими ежегодными сменами консулов, а следовательно, и командующих войсками в этом отношении проигрывал Карфагену.

Большие денежные средства позволили Карфагену создать могучую армию и, естественно, флот. Фактически в городе очень быстро отказались от традиционного народного ополчения, тем более что под влиянием Карфагена находились значительные территории по всему Западному Средиземноморью и воинам было чем платить. Пунийское войско состояло из представителей самых разных племен. Много говорят о слабости этой армии, солдаты которой с трудом понимали друг друга и своих военачальников, но карфагенские политики были убеждены, что разноязычное воинство менее опасно самому государству, поскольку в нем невозможно поднять серьезный бунт.