Александр Западов - Новиков

Измайловцы, проспавшись, сообразили, что лейб-компании из них не выйдет, и больше претензий на особые милости не предъявляли.

Переворот в самом деле, если не считать убийства императора, вышел бескровным, однако вино пролилось рекой.

Купцы обивали пороги Сената, прося, чтобы им уплатили за погреба, растащенные при благополучном восшествии на трон ее императорского величества. Камер-коллегия подсчитала претензии. Сумма оказалась немалая — двадцать пять тысяч рублей.

Такой расход казна принять не могла. И Сенат решил деньги за простое вино зачесть откупщикам в откупную сумму, а виноторговцам — в пошлинный сбор. Тем дело через три года и кончилось.

А милостей вообще было рассыпано много, императрица не поскупилась на чины, деньги, ордена и государственных крестьян. Григорий Орлов — камергер, Алексей — майор в Преображенском полку, обоим — ордена Александра Невского. Кирилле Разумовскому, Никите Панину, князю Волконскому — пожизненные пенсии по пяти тысяч рублей…

В гвардейских полках повышали чинами.

Николай Новиков стал унтер-офицером.

4

Петербургская жизнь была не в пример разнообразнее авдотьинской, а капральская должность оставляла досуг. Новиков завел знакомства в городе. Однако с визитами пришлось повременить: гвардия выступала в поход.

Занимая престол, русские цари совершали торжественный обряд коронации, и для этого нужно было ехать в Москву, под своды Успенского собора. Церковь благословляла нового монарха, он возлагал на голову золотую корону, и власть его отныне подкреплялась авторитетом священства. Петр I короновал себя и свою жену Екатерину, успел короноваться мальчик-император Петр II, громко отпраздновала свое торжество Елизавета, и лишь Петр III опоздал с церемонией.

Екатерина спешила. Коллегиям, конторам, канцеляриям, Сенату, Синоду, двору поведено было складываться и переезжать в Москву. Гвардия сопутствовала императрице. От Измайловского полка были назначены два батальона — первый и третий.

Поезд Екатерины — семьдесят экипажей, четыреста лошади — 1 сентября потянулся в Москву и через десять дней прибыл в село Петровское. Три дня свита приводила себя в порядок, а затем состоялся торжественный въезд императрицы в Москву.

Город выглядел празднично. На пути к Кремлю заборы были обиты ельником, стены домов украшены коврами, балконы — драпировками, на перекрестках и площадях сооружены галереи для зрителей. Гвардейские полки, выставленные шпалерами, образовали узкий коридор, по которому шагом ехали экипажи.

В воскресенье 22 сентября Кремль заполнили гвардейские и армейские солдаты. Народ не пускали.

Екатерина в Успенском соборе, стоя у трона со скипетром и державой в руках, выслушала литургию, а потом первый член Синода, новогородский архиепископ Димитрий совершил миропомазание — начертил на лбу государыни крест кисточкой, помакнутой в благовонный состав — миро. Нел хор, стреляли пушки.

Всю осень в Москве праздновали, чредой текли царские приемы, обеды, спектакли, выезды в дома знатнейших вельмож, посещения монастырей. Для горожан готовилось пышное зрелище — уличный маскарад «Торжествующая Минерва».

Сочинял и репетировал маскарад первый актер российского театра Федор Григорьевич Волков, литературной частью ведал Михаил Матвеевич Херасков. Замысел был парадным — аллегорией показать, как пороки гибнут, когда воцарилась Екатерина, она же богиня мудрости Минерва. Волков придумал двенадцать маскарадных групп. Сначала изображались пороки — пьянство, обман, невежество, спесь, мздоимство, мотовство, затем показывались золотой век, мир и добродетель.

Написать хоры для каждого отделения попросили Сумарокова. Живые и острые его стихи высмеивали обман, поборы и плутни подьячих, а в хоре «Ко превратному свету» говорилось о заморской стране, где установлены неслыханные в России порядки:

Со крестьян там кожи не сдирают,Деревень на карты там не ставят,За морем людьми не торгуют.За морем нет тунеядцев.

Однако стихи эти показались чересчур смелыми, и Сумарокова заставили их переделать.

Маскарадом «Торжествующая Минерва» закончилось празднование коронации. Три дня — в конце января и начале февраля 1763 года — маскарад, растянувшись на две версты, ездил по улицам Большой Немецкой, обеим Басманным, по Мясницкой и Петровке, изъявляя гнусность пороков и славу добродетели. В процессии было занято четыре тысячи участников, все в маскарадных костюмах.

Новиков любовался зрелищем из толпы москвичей, запрудивших улицы. Императрица смотрела на процессию через окно дома Бецкого и осталась довольна великим собранием народа, увидевшего картины Золотого века и победу Минервы.

Праздник этот обошелся дорого: Федор Григорьевич Волков, три дня водивший маскарад, простудился и умер. Потерю эту глубоко переживали друзья его, причастные к театру и литературе.

Весной заболел отец Новикова Иван Васильевич. Сын привозил к нему в Авдотьино лекарей из Москвы, больному пускали кровь, ставили пиявки, лечили и теплом и холодом, перепробовали многие медицинские средства. Когда врачи уезжали, мать звала деревенскую бабушку-ведунью. Результат усиленного лечения был печальным — больной совсем ослабел и в июне скончался.

Смерть отца была большим горем для Новикова. Но выходить в отставку и жить в Авдотьине он не пожелал. Мать с помощью старшего сына вполне могла справиться с имением, и Новиков решил продолжать службу.

Между тем подошло время ее выполнять. Императорский двор собрался возвращаться в столицу. По петербургской дороге потащились обозы коллегий и сенатских канцелярий, приготовилась к походу гвардия.

Новиков заехал проститься с матерью. Осиротевший дом заставил сжаться его любящее сердце.

Наконец августовским утром батальоны Измайловского полка выступили из Москвы и к концу месяца, не спеша маршируя, пришли в Петербург, пробыв почти год в отлучке.

Снова началась караульная служба.

Новиков томился однообразием гвардейских будней. Он искал занятий. Карты и вино — обычные забавы солдатской братии — его не манили. Новиков желал споспешествовать просвещению своих единоземцев, как о том писалось в его любимых книгах, и средство к тому видел одно — печатный стан.

Спору нет, славен автор, умеющий увлечь за собой читателя к высотам духа или пусть даже занять его настолько, что он забудет сесть к карточному столу. Но полезен человечеству и тот, кто даст в руки людям творения писателя, кто распространит по свету его вдохновенные слова — издатель! Рукопись прочтут считанные знатоки, печатная книга доступна тысячам и служит не одному поколению.