Зоя Кох - Вся жизнь в цирке

Артисты Океанос исполняли оригинальный трюк с першами. Ольховиков держал в поясе перш, к верхнему концу которого было прикреплено кресло; в него-то и приходил артист, подброшенный доской и сделавший двойное сальто. Иногда на перш, на верху которого вместо кресла была уже специальная рогатка, взбирался Папазов и ловил на плечи Марьянкова, делавшего сальто-мортале с доски.

На репетициях мне приходилось видеть и такой трюк: Марьянков, стоявший на плечах у Папазова, ловил к себе на плечи второго партнера, делавшего заднее сальто с доски. К сожалению, этот трюк не был введен в номер.

В 1931 году Иван Константинович Папазов женился на моей сестре Марте и ушел из труппы Океанос. Вскоре ушли от Ольховикова Раев, Виноградов и Марьянков. Все они были ведущими исполнителями. После их ухода номер Океанос стал хуже, новые партнеры не смогли освоить наиболее трудные трюки.

У Л. С. Ольховикова было пристрастие к смене псевдонимов. Чаще всего это происходило при повторном приезде в тот или иной город или когда труппа слишком долго работала в одном цирке, а афишу надо было обновить. Любители цирка с первых же дней замечали обман, но недоразумений почти никогда не было.

На этом можно было бы и прервать мой рассказ о знаменитой труппе Океанос, которую до сих пор помнят все старые артисты и любители цирка, если бы не одно досадное обстоятельство. В течение многих лет мы работали в одних и тех же цирках, и со временем Ольховиков заимствовал некоторые наши трюки. Как-то, встретившись с артистами Океанос после небольшого перерыва, мы увидели, что они уже под псевдонимом «Дон-Диего» показывают трюк с лестницей, исполняемый нами на двойной проволоке.

А однажды в Харькове мы увидели номер на двойной проволоке сестер Ольховиковых, очень похожий на наш. Девушки были смущены и вынуждены были извиниться за подражание. Мы с Мартой в этот период были в очень хорошей форме, и никакая конкуренция не страшила нас. Между тем матери этих девушек еще до революции исполняли подобный номер, но сестры Ольховиковы заимствовали наши трюки, и это их смутило, когда приехали мы, первые исполнители трюков. Такова была артистическая этика! А сейчас копировщик повторяет, иногда плохо, то, что он подсмотрел, и часто совсем не смущается, когда встречает автора трюков или номера, которому он подражает.

Прежние директора цирков запрещали демонстрацию одинаковых трюков разными артистами. Право на этот трюк предоставляли или тому, кто придумал его, или лучшим исполнителям.

Я не считаю это произволом. Ведь зритель приходит в цирк смотреть не соревнование между артистами, а разнообразную программу. А чем больше разнообразия в жанрах и трюках, тем интереснее цирковое представление. Я уверена, что отец никогда не стал бы делать с нами номер на двойной проволоке, если бы знал, что подобный уже существует.

С тем большим огорчением я наблюдаю, как часто сейчас артисты копируют друг у друга и трюки, и трюковые комбинации, и даже целые номера. Особенно обидно бывает, когда с заимствованными номерами выступают молодые артисты — выпускники Училища циркового искусства. Жаль, что Управление цирками, имеющее гораздо большую власть, чем директора старых цирков, по существу, не ведет борьбу с таким бездумным подражательством, из-за чего обедняются цирковые программы.

В начале 1929 года многие артисты, в том числе и мы, окончательно перешли на работу в государственные цирки. К тому времени иностранных номеров на аренах советских цирков почти не оставалось, а многие советские артисты, работавшие часто в глухой провинции, достигли большого мастерства.

Зимой 1929 года мы впервые выступали в Москве и Ленинграде. Отцу стоило больших трудов добиться приглашения в Московский цирк, где еще недавно выступали преимущественно иностранные артисты. Бывая в Москве, мы всегда с благоговением смотрели на здание Московского цирка, завидуя тем советским артистам, которым выпало счастье выступать на его манеже.

И вот мы в Москве. В общежитии, там, где теперь артистические уборные, нам отвели небольшую комнату, в которой мы должны были и жить и готовиться к выступлениям. Специальных гримировочных тогда в цирке не было. Посреди комнаты стоял стол, на котором мы ели, готовили уроки, гладили костюмы, гримировались, здесь же отец чинил реквизит.

Жизнь в Московском цирке замирала лишь на несколько часов, спать ложились поздно. У артистов цирка есть такой обычай: если номер шел не очень четко — репетировать его сразу же после представления. А в шесть часов утра уже начинались репетиции с животными.

Я была принята в балетный кружок, в нем занимались артистки Эмма Яковлевна Труцци, Шуретта и Мария Розетти, Жанна Гольдовская. Чтобы получить похвалу взрослых, я приходила первая.

На акробатических репетициях было принято менять партнеров. Я стояла на руках и на голове у акробатов Кларк и Коррадо. Марта, в свою очередь, держала на руках и голове их партнеров. Такие репетиции создавали атмосферу соревнования и способствовали развитию акробатической техники. Но при подготовке трюков никакой разработанной методики тогда не существовало. В лучшем случае использовался опыт отцов, старших братьев и руководителей номера. Молодые артисты до всего доходили своим умом, иногда, прикладывая огромные усилия, открывали давным-давно известные истины. Конечно, это замедляло развитие циркового искусства.

В наш первый приезд в Москву я почти не видела города. Один раз была в Мюзик-холле, находившемся на Триумфальной площади[7], где выступали Розетти.

В Москве мы получили приглашение на гастрольную поездку за границу. Выступления должны были начаться в берлинском театре-варьете «Скала», а затем проходить в других городах Германии, Франции и Испании. Нас было испугало незнание иностранных языков, но Розетти, собиравшиеся выехать за границу несколько раньше, уверили, что встретят нас в Берлине и помогут устроиться.

В это время произошел случай, едва не изменивший все наши дальнейшие планы. Прежде артист конструировал аппаратуру обычно сам, не имея возможности сделать расчеты вместе с инженером. И за технику безопасности в цирке никто, кроме самого артиста, не отвечал. Наш неутомимый пана решил, что лестницы, на которых мы работали, недостаточно высоки, и для большего эффекта удлинил их на метр, не подумав, что для большей устойчивости одновременно необходимо расширить их нижние концы.

Репетиции на новой лестнице проходили удовлетворительно, мы страховали себя двойной лонжей, но на представлениях решили работать без нее. Трюк включили в программу очередного представления. Вначале все шло хорошо, трюки на высоких лестницах мы исполнили очень осторожно, но при спуске один из концов лестницы отошел от проволоки, и я, потеряв равновесие, упала с высоты пяти метров. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы униформист Хурсанов не спассировал падение и частично не принял удар на себя. Я вскочила на ноги и убежала. Но потом оказалось, что я разбила икру левой ноги; разрыв мускула уложил меня в постель на целый месяц. Колено левой ноги еще долго оставалось полусогнутым, что мешало мне бегать по проволоке.