Сергей Заплавный - Запев

В тот день распорядителем был Александр Малченко. Невысокий, хрупкий, получивший воспитание в обедневшей дворянской семье, он двигался по обеденной зале с непринужденностью дипломата. Все в нем ладно, соразмерно. Черные волосы уложены крутой волной. Смуглыо щеки тщательно выбриты. Скобки усов и клинышек бороды будто нарисованы охромографическим карандашом «Розелиус». Под белым глухпм воротником — широкий, почти квадратный узел галстука.

Заметив Петра, Малченко направился к нему:

— Наконец-то! С днем рождения… Мог бы и поторопиться!

В столовой полупусто. Остались только владельцы жетонов на бесплатные обеды да Запорожская Сечь. Она разместилась за двумя сдвинутыми столами в дальнем конце залы — Старков, Ванеев, Радченко, Кржижановский, Красин…

Петр благодарно притиснул к себе Малченко, зашептал:

— В винный магазин к Шатту бегал. Взял аликант пятый номер и мозельвейн игристый. Как думаешь, понравится Щукину?

— Обещал? — с интересом посмотрел на него Малченко, из-за дежурства по столовой не присутствовавший на лекции по машиностроению. — Тогда, конечно, мозельвейн! Коробки оставь у меня. Профессора я встречу. — И не без зависти добавил — Под счастливой звездой ты родился!

Завидев Петра, Красин радостно потер руки:

— Попался, любезный? Подойди, подойди ближе… Не бойся. Для начала назови свое публичное имя…

С тех пор как в кружке появился Старик, Германа Красина не узнать. Прежде спокойный, уверенный в себе, в своем первенстве, несколько даже суховатый, он теперь будто равновесие потерял: то неестественно шумлив, то замкнут, молчалив.

Петр назвался, охотно включаясь в игру.

— Теперь изволь объясниться, — подступил Красин, — отчего надумал сокрыть от братчины дату, имевшую быть сего дня?

— Виноват. Не подумавши…

— Наказуемо! — входя в роль, сурово возгласил Красин. — Ибо каждый, лишающий себя праздника, лишает его и нас, — с этими словами он обратился к Степану Радченко: — Что думает по этому поводу товарищ прокурора?

Значит, себе он отвел роль следователя…

— Наказуемо, — подтвердил и Радченко.

До чего у него голубьте глаза… Наивно-голубые. Огромные. А глядят с хитрецой. В рыжих усах, по-мужицки пышных, заблудилась улыбка. Всем обликом своим, речью, в которой русские слова то и дело перебиваются украинскими, упрямством и силой Степан похож на Кузьму Ивановича Запорожца. Иной раз сходства бывает так велико, что Петру хочется назвать его батькой.

Среди друзей Петра он самый старший по возрасту и опыту подпольной работы. Ему двадцать пять лет. Оа единственный из технологов, кому удалось избежать ареста после разгрома организации Михаила Бруснева. Здесь вот, за этими столами, собирались руководители Центрального интеллигентского кружка «Рабочего союза», чтобы обсудить, как поставить занятия в заводских ц районных рабочих группах, чем помочь Центральному рабочему кружку. Заботы по организации таких встреч лежали па Степане Радченко. Конспиратор он тонкий, изобретательный.

Здесь, за этими столиками, 12 апреля 1891 года решено было превратить похороны Николая Васильевича Шелгунова, литератора демократических устремлений, соратника Чернышевского, в политическую манифестацию. Манифестация удалась. Но «Рабочий союз» потерял тогда одного из своих вожаков — сибиряка Леонида Красина. Вместе с братом был изъят из Технологического и Герман. Их выслали в Нижний Новгород.

Не успело утихнуть эхо этого выступления, Радченко по просьбе Бруснева устроил в столовой новую встречу. Читали брошюру «Международный рабочий конгресс в Париже, состоявшийся в 1889 году», особенно то место, где излагалось постановление Второго Интернационала о праздновании 1 мая как дня братской солидарности трудовых народов мира. Первую в России маевку провели варшавские рабочие. Рабочим Петербурга отставать не пристало…

Не отстали. За Путиловским заводом, там, где темная течь Екатерингофки уходит в белесые воды взморья, собрали свою маевку. Маевку, которая стала уже легендой…

Окончив Технологический институт, Бруспев уехал в Москву. Там его и арестовали.

Осенью 1892 года Германа Красина допустили к учебе. Столкнувшись с ним в столовой, Степан Радченко обрадовался: «Вернулся?! От это чудернацьки! Теперь нас двое… Нет, трое! Недавно с Крупской виделся. Она в Смоленском учительствует. За Невской заставой. Можно сказать, в самой гуще… Будемо збираться! На мою думку треба: небольшие ячейки, минимум связей, осторожность. Главное, не давать зарасти вспаханному полю…»

И снова в желтом флигеле забили подводные течения, не видимые поверхностному взгляду. Они увлекли сначала Кржижановского, Старкова, Петра Запорожца, затем — Малченко и Ванеева…

Степан стал держателем связей группы. Да и кому другому заниматься практическим руководством? Это с друзьями Радченко прост, покладист. С остальными — ни-ни. Недоверчивым делается, порой даже придурь на себя напускает, будто крестьянский дядька на городском торге. Умеет отмолчаться, уйти в тень, прикинуться тюхой. И от товарищей того же требует: «Нечего без толку слоняться друг к дружке! Сгорим на пустяке!»

Небось возражал против застолья по случаю дня рождения Петра… Определенно возражал, пусть и не с прежней настойчивостью. А все оттого, что сам не удержался в роли непогрешимого конспиратора. Не очень осторожный распорядитель нелегальной литературы Казимир Окулич внес его имя в свою «приходно-расходную» записную книжицу. Степана привлекли к дознанию по делу Окулича. Почти две недели провел Радченко в одиночной камере, сумел выкрутиться, представившись жертвой нередкой ныне студенческой любознательности ко всему запретному. Но удар по самолюбию получил незабываемый.

Случилось это в конце октября — начале ноября, еще не рассосалось как следует. Степан, понятное дело, избегает любых встреч, тем более таких заметных. Однако дяя Петра сделал исключение…

— …Итак, доказано, — продолжил шутливое «дознание-следствие» Красин, — Петр Кузьмич. Запорожец виновен в осознанном отступлении от буквы наших внутренних установлений. Учитывая тяжесть содеянного им, предлагаю вменить ему в приговор: чистосердечное покаяние перед братчиной, а также незамедлительное возвращение к вышеупомянутой букве, связующей нас. Голосование провести в его присутствии. Кто полагает названную меру справедливой?

Он начал считать голоса и тут заметил Щукина. С любопытством поглядывая по сторонам, профессор приближался к столам в сопровождении Малченко.

— Прошу прощения, господа студенты, — заговорил он издали. — Но если обвиняемый заранее осужден, к чему понадобился восприемник?