Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб

В этот же вечер я с волнением, тщательно выводя каждую букву, написал заявление в комсомол и на следующий день отнес его в комитет.

Однажды мне сказали, что внизу меня ждет военный.

Я сбежал по лестнице. У окна стоял красноармеец и смотрел на улицу. Он обернулся — я сразу же узнал брата Сашко. Как он изменился — возмужал за эти три года! В нем появилась выправка, которая мне так нравилась у военных.

Он обнял меня:

— Ну и вырос же ты! Я за тобой пришел, не дождался выходного.

Сашко, как отличника-красноармейца, отправили на учебу в военное училище. Он приехал домой на побывку. Мы с ним пошли в деревню, и дорогой я рассказал ему о Мацуе, о том, что подал заявление в комсомол, об учебе. А Сашко до поздней ночи рассказывал мне — мы спали вместе в амбаре — о своей жизни в армии. Мне было приятно, что старший брат уже не смотрит на меня как на маленького, что я стал для него товарищем.

Сашко провел дома две недели. Я часто бывал в деревне, и мы подолгу говорили с ним. Он подарил мне сапоги, галифе и футболку с голубой полоской. «В тот день, когда в комсомол вступать будешь, наденешь, — сказал он мне. — Ведь это для тебя большой праздник».

Александр уехал, а через неделю было назначено комсомольское собрание. Все знали, что оно посвящено приему в комсомол.

Я очень волновался, готовясь к собранию. В тот вечер пришел в клуб раньше всех. Зал постепенно наполнялся. Мне казалось, что сегодня у всех собравшихся особенное, торжественно-приподнятое настроение.

Я сидел в первом ряду. Уже приняли нескольких ребят. Мацуй назвал мою фамилию. Я даже вздрогнул. Поднялся на сцену. В зале — тишина, а мои новые сапоги скрипят и стучат, словно нарочно. Мне показалось, что я очень смешон, и от этой мысли бросило в жар. Оглянулся — нет, никто не смеется; вокруг дружеские, серьезные лица. Мне еще не приходилось выступать перед такой большой аудиторией. Было неловко, я не знал, куда деть руки. Встал в струнку, как на военных занятиях, и, отвечая на вопросы слишком быстро, глотал слова. Мацуй на меня не смотрел и постукивал по столу карандашом. Я знал его привычку: стучит — значит, недоволен. Поглядел на Тихона. Поймав мой взгляд, он ободряюще кивнул.

Я старался отвечать медленнее, обстоятельнее. Вижу — Мацуй оживился, улыбается, отложил карандаш. Говорит что-то секретарю райкома комсомола, тот тоже улыбается. На душе стало легко.

И я произнес речь, первую в своей жизни. Говорил о том, что сегодня у меня большой праздник, что такое же радостное чувство я испытывал много лет назад, когда вступал в пионерскую организацию, что теперь даю обещание быть верным комсомольцем-ленинцем.

В зале зааплодировали, и мне опять стало неловко.

Я был принят единогласно. Секретарь райкома сказал мне:

— Будьте же достойны нашего комсомола!

И я понял, что только сейчас вступил в пору сознательной жизни…

Требования в техникуме к нам большие. Несколько студентов были отчислены за неуспеваемость. Перед экзаменами я очень волновался — вдруг провалюсь! — но сдал все предметы на «отлично» и «хорошо».

Ребята стали разъезжаться на каникулы. Собрался и я в деревню, но меня вызвал к себе председатель профкома:

— За отличную учебу и активную работу в комсомоле ты премируешься путевкой в дом отдыха в Новгород-Северский. Поезжай, отдохни.

Вошел Мацуй, озабоченно посмотрел на меня и сказал:

— Ты даже похудел за время экзаменов. Поправляйся, людей посмотри, себя покажи.

Путевки получили еще несколько студентов-отличников, и мы дружной, веселой компанией поехали отдыхать. Чудесные две недели провел я в небольшом доме отдыха на высоком берегу Десны, в вековом парке, возле старинного монастыря — исторического музея. С крепостного вала открывался замечательный вид на леса, заливные луга, болота. Мы ходили с экскурсоводом по историческим местам, влезали на крутой холм, где, по преданию, стояли новгород-северский кремль и терема князя Игоря — некогда неприступное оборонительное сооружение; осматривали пещеры, купались в Десне, загорали на горячем песке, по утрам занимались гимнастикой, потом играли в городки и на бильярде. Для меня это был не только отдых. В эти дни я многое узнал из истории Родины. В Шостку я вернулся загоревший, полный сил и энергии, новых впечатлений.

На втором курсе в начале года меня перевели на механическое отделение. Этим я был обязан заведующему учебной частью. Он хорошо знал студентов и часто беседовал с нами. Минувшей весной я ему как-то сказал, что меня очень интересует механика, машины. Он запомнил это, и мое желание осуществилось.

Я увлекался черчением. Оно давалось мне легко. Привык к точному измерению деталей, аккуратности, приобрел навыки, которые потом, когда я стал изучать самолет, мне очень пригодились.

Заниматься в техникуме становилось все труднее и интереснее. Приступили к занятиям в лаборатории, началось чтение специальных дисциплин. Но, несмотря на дополнительные лабораторные занятия и чертежи, свободное время оставалось. Может быть, оттого, что я уже привык работать систематически и, следуя советам Мацуя, тщательно планировал свой день. Я даже успевал ходить в городскую библиотеку и там дополнительно читать техническую литературу.

Новыми моими товарищами по комнате были Миша Вербицкий — его все звали «профессором»: он был начитан, серьезен и хорошо знал математику — и Кузьма Филонов, добрый, веселый украинский парубок, с которым я любил меряться силой.

К Октябрьским праздникам нам поручили оформлять клуб. На несколько дней наша комната превращается в мастерскую: по вечерам Кузьма варит зубной порошок с клеем, Миша режет, клеит, а я рисую. К нам то и дело забегают ребята посмотреть на нашу работу.

Торжественно отпраздновав двадцатую годовщину Октября, мы начинаем готовиться к 12 декабря — дню выборов в Верховный Совет СССР. У нас в техникуме избирательный участок. Оформляю его лозунгами и плакатами. Но очень обидно, что не смогу принять участие в выборах — мне еще нет восемнадцати лет.

Миновал праздничный день 12 декабря. Наступили будни. Потекла размеренная жизнь от зачета к зачету. Незаметно подошла весна, а с ней и переводные экзамены.

В воскресенье утром, как всегда, до завтрака занимался гимнастикой в спортивном зале. Вошли два студента с третьего курса. На них были новые военные гимнастерки и до блеска начищенные сапоги. Ребята держались независимо и молодцевато.

— Что за маскарад у вас, товарищи? — спросил я.

— Маскарад?! Мы учимся в аэроклубе, и нам выдали форму.