Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам

Об этом, видимо, говорили и во время обсуждения пьесы в ГосТИМе.

Заглянем и мы в содержание «Бани».

Образы и прототипы

Один из сотрудников театра Мейерхольда, Александр Вильямович Февральский (Якоби), в статье «О Маяковском (Воспоминания)», опубликованной в четвёртом номере журнала «Звезда» за 1945 год, рассказал о дискуссии, которая состоялась в ГосТИМе. В статье говорится, что речь тогда шла о пьесе «Клоп». Но некоторые фразы, произносившиеся в дискуссии, свидетельствуют о том, что люди имели в виду «Баню», так как упоминался некий «изобретатель», которого в феерической комедии нет, а в драме есть – Чудаков.

Судя по ответным словам Маяковского, кто-то из выступавших, видимо, сказал, что «изобретатель» действует в пьесе вопреки драматургическим правилам. То есть то «ружьё», что появилось в первом действии, в дальнейшем не выстреливает. А оно, по словам Чехова, обязано выстрелить. Маяковский на это заявил:

«Что касается фигуры изобретателя, то мне наплевать на драматургические правила. По-моему, если в первом действии есть ружьё, то во втором оно должно исчезнуть. Делается вещь только тогда, когда она делается против правил».

И это говорилось в театре, руководитель которого, развивая и дополняя чеховское правило, неустанно повторял, что, если в первом действии на сцене присутствует ружьё, то во втором на его месте должен появиться пулемёт.

Маяковский в поэзии никаких правил не придерживался. В драматургию он перенёс тот же принцип: в «Бане» сценические каноны не соблюдаются. Но пьеса от этого лучше не стала.

В самом деле, в финале спектакля один из его героев обращается к зрителям (как написано в одном из вариантов VI действия):

«ПОБЕДОНОСИКОВ. И что вы этим хотите сказать, что я негоден для коммунизма?»

Но для того, чтобы определить, кто из героев пьесы «годен», а кто «не угоден» будущему коммунистическому обществу, совсем не обязательно сажать их в машину времени и ждать, возьмёт ли она их или «выплюнет». И шести действий для этого не нужно – ведь уже после второго акта зрителям становилось ясно, кто есть кто из заявленных действующих лиц.

Давайте приглядимся к некоторым из них.

В «Бане» есть персонаж, который в партии не состоит и никаких руководящих постов не занимает. Но он постоянно увивается вокруг начальников. Маяковский представил его так: «Исак Бельведонский – портретист, баталист, натуралист». Этот Бельведонский тоже хочет отправиться в коммунизм, но машина времени его «выплёвывает» (вместе с Победоносиковым, Оптимистенко, Мезальянсовой, Иваном Ивановичем и Понт Кичем).

Выходит, что и против него направлено сатирическое перо драматурга?

Стало быть, и он относится к категории «сволочей»?

Но тогда интересно узнать, кто же был его прототипом. Кого в его лице «прикладывал» поэт, выставляя на всеобщее посмешище?

Зовут этого «портретиста» как-то странно – Исак (слово из четырёх букв). Есть похожее еврейское имя, но в нём пять букв, и поэтому оно звучит иначе – Исаак. Значит ли это, что имя у Бельведонского не еврейское?

Называя его профессию, Маяковский не говорит просто: художник, а зачем-то перечисляет те жанры, которыми владеет Бельведонский: пишет портреты, изображает батальные сценки, создаёт пейзажи. Зачем такие подробности?

А что если этими словами (портретист, баталист, натуралист) попробовать поиграть по-маяковски?

Порт-ба-на, на-ба-порт, ба-на-порт!

Получилось «банапорт», что очень похоже на «Бонапарта»! Не хотел ли этим поэт подсказать, что прототипа Бельведонского следует искать во Франции? Кстати, об этом же говорит и эпизод из пьесы, в котором Бельведонский демонстрирует Победоносикову эскизы будущей мебели для его учреждения – стили всех трёх предлагаемых образцов называются по-французски.

Художников, покинувших Советскую Россию и осевших во Франции, было немало. Но, пожалуй, только один из них был известен своими портретами – рисовал высокопоставленных большевистских вождей. Это Юрий Анненков, имя которого состоит из четырёх букв.

Вспомним ещё раз, что сказал о нём Маяковский, выступая на выставке Совнаркома к 10-летию Октября:

«МАЯКОВСКИЙ. – Например, ваш Анненков до войны, может быть…

ГОЛОС С МЕСТА. – Это ваш Анненков!

МАЯКОВСКИЙ. – Возьмите его себе!»

Эти слова были произнесены 13 февраля 1928 года. А через год с небольшим «до сантима» проигравшийся Маяковский встретил Анненкова в Монте-Карло, с благодарностью взял у него в долг 1200 франков (чтобы перекусить и добраться до Парижа), а затем по-дружески побеседовал с ним. Анненков тогда с гордостью назвал себя художником. А Маяковский в ответ заявил, что он стал чиновником. И разрыдался.

Выходит, что в пьесе «Баня», «чиновник», чья карьера никак не складывалась, мстил удачливому «художнику»? Но даже если это и так, в этом ничего осуждающего «командно-административную систему» по-прежнему нет.

Приглядимся к главным отрицательным персонажам «Бани» Все они: Победоносиков, Оптимистенко,

Мезальянсова, Понт Кич и Иван Иванович – люди своего времени. Они руководствуются обычаями и правилами той эпохи, в которой живут. И коммунизму 2030 года, в который Маяковский пытался «увезти» своих героев, они не нужны. Как и Присыпкин – он ведь тоже вызвал оторопь у жителей 1979 года, когда его неожиданно разморозили.

Впрочем, эти персонажи не очень-то и рвутся в коммунизм. Они и в своём времени прекрасно себя чувствуют. И это тоже сразу становится ясно после ознакомления с двумя первыми действиями пьесы. Поэтому «Баня», с точки зрения человека, хотя бы немного разбирающегося в вопросах драматургии, является всего лишь набором зарисовок, эскизами сцен будущей пьесы, над которой предстоит ещё много работать.

Пьеса Сельвинского сценические правила соблюдала. Но её автор, видимо, надеялся, что тупые и недалёкие цензоры не поймут его шуток и подковырок. Однако в Главреперткоме поняли всё. И пьесу запретили.

Интересно отметить, как на этот запрет отреагировал Маяковский. В его записях к выступлению на пленуме Рефа 16 января 1930 года отмечено: «Запрещ<ены>» и перечислено пять названий пьес, не допущенных цензорами к постановке. Последней идёт «Система Лютце» – явно пьеса Сельвинского. Ей предназначались слова, которые предстояло высказать на пленуме:

«Нам нужно не то, чтоб таскались с идеями по сцене, а чтоб уходили с идеями из театра».