Река времени. По следам моей памяти - Виктор Николаевич Ярошенко
На лето 1952 года, когда мне уже исполнилось полных 6 лет, родители впервые оставили меня одного у родственников отца, в селе Народичи на Украине недалеко от г. Житомир. Это было большое зажиточное село, которое стало районным центром, с кинотеатром, церковью, универмагом, почтой, аптекой, больницей, санэпидемстанцией и другими очагами цивилизации.
В Народичах жили родители отца и два его брата с семьями, между которыми я постоянно кочевал, проводя у каждого в гостях по одной неделе. Мой отец был средним среди братьев и единственным, кто не вернулся после войны на Украину. Семьи обоих братьев, старшего и младшего, относились к местной интеллигенции или «среднему классу».
Старший брат Игнат Михайлович был человеком серьёзным, толковым и обстоятельным, работал служащим почтового отделения. Жена дяди Игната толстушка тётя Соня, по-моему, точно не помню, заведовала местной аптекой.
Младший брат отца Григорий Михайлович во время войны участвовал в знаменитой операции по форсированию Днепра. Получил тяжелейшее осколочное ранение в голову: лобовая кость была раздроблена и после удаления осколков на всю оставшуюся жизнь осталась большая пульсирующая рана. Как и мой отец, получил инвалидность. Тётя Ганя, его жена, работала медсестрой в районной больнице. Соседи её очень уважали, принимали за волшебного доктора Айболита, и часто приходили бесплатно полечиться. Тётя Ганя никому не отказывала: всем давала какие-то лекарства. Народ у нас очень доверчивый и внушаемый – многие сразу выздоравливали, хотя давала она обычно всем только по одной таблетке (и то, как я потом, через много лет выяснил, это был банальный аспирин). Во всяком случае, от него ещё никто не умирал, но успешно самовнушался.
В каждой из семей трёх братьев было по одному ребёнку: у старшего брата дочь Людмила, моя старшая двоюродная сестра; у младшего Валентина, моя младшая двоюродная сестра, которые и составляли мне компанию в эти и последующие летние месяцы…
Когда я жил в семье у бабушки, каждый день взрослые отправляли меня с маленьким бидоном за парным молоком на соседнюю улицу. Путь мой лежал мимо дома, во дворе которого играла белокурая девочка моих лет, как мне казалось – настоящая Мальвина. Я стал спрашивать бабушку, не нужно ли сходить на соседнюю улицу ещё за чем. Может за хлебом или конфетами? Она всё быстро смекнула и спросила:
– Никак влюбился?
– Ты что, ба, я ещё маленький. А как её зовут?
– Викой зовут твою невесту, гостит у бабушки, а фамилия её Ратобыльская – и тоже, вроде тебя – москвичка, у метро живёт.
Я изо всех сил старался быть замеченным моей Викой-Мальвиной, каждый день просил поменять мне майки и рубашки, проходя мимо, стучал по забору палкой, но всё тщетно, она во что-то играла, жила своей кукольной самодостаточной жизнью и меня упорно не замечала. Через пару недель приехали её родители, забрали Вику и больше я никогда её не видел. Она разбила моё детское сердце, это была моя первая искренняя любовь, как, казалось, навсегда. Но сегодня я не хотел бы её встретить вновь, боюсь, что меня настигнет очередное разочарование, так бывает…
«Страшная месть»
Постепенно я познакомился с ребятами нашего двора и подружился с Серёгой, моим одногодкой, который жил в этом же доме, но на первом этаже в большой двухкомнатной квартире. Он говорил, что живет с дедушкой, которого я никогда не видел, и мамой, которая не ходила на работу каждый день, что было тогда большой редкостью.
Когда однажды Серёга пригласил меня в гости, я обомлел – два кресла и диван в столовой комнате были покрыты белыми чехлами. Ну точь-в-точь, как на картинке у нас в детском саду – дедушка Ленин сидит на таком же зачехлённом кресле и беседует с крестьянами («Ходоки у В.И. Ленина»). Мне стало неловко за моё невежество – ведь факты на лицо, похожая обстановка, главное – такие же зачехлённые кресла, круглый стол. Значит Серёгин дедушка – и есть Ленин, но я всё-таки неуверенно спросил:
– Серёга, а правда, что твой дедушка – Ленин?
– Ты что, – возмутился Серёга, – мой дедушка аж генерал, – с гордостью сказал он (очевидно, в отличие от меня он ещё не знал, кто такой Ленин).
Действительно, через некоторое время машина привезла на обед солидного мужчину в военной форме и с красными лампасами на брюках. Всё встало на свои места: точно – генерал.
Со временем к нам присоединился ещё один «мушкетёр» из нашего двора – Валерка. Вместе мы взрослели, учились, пошли в школу, записались в спортивную секцию, кружки авиамоделистов и рисования.
В доме напротив, который был частью большого каре, окружавшего наш двор, жил страшный, ужасный хулиган, весь в татуировках, ну прям Бармалей. Настоящего имени его никто не знал, но все называли его за косоглазие «Кривой». Он не возражал, очевидно считал, что это придаёт ему дополнительный вес среди окружающих детей и подростков. «Кривой» был членом какой-то молодёжной банды, которая наводила ужас на соседнюю Марьину рощу (очень известный после войны неблагополучный район Москвы), и всегда ходил с ножом, которым любил хвастаться.
Однажды зимой, играя во дворе с нами в хоккей с мячом, он проиграл с большим счётом, придрался к Валерке, который забросил несколько шайб, и жестоко избил его клюшкой. Только зимняя одежда спасла Валерку от серьёзных травм.
Перед нашей троицей встала серьёзная задача: как поставить хулигана на место и «страшно» отомстить за синяки и поруганную честь нашего друга. Но, даже если бы мы собрали всех детей нашего двора, справиться с ним было невозможно – он был лет на пять-шесть старше каждого из нас, высок, силён, и к тому же вооружён. Потом он мог бы расправиться с каждым, но одиночке. И Серёга (не даром внук генерала) разработал гениальный план. Все знали, что недавно во время драки «Кривой» пырнул своим знаменитым ножом какого-то парня, члена другой конкурирующей молодёжной группировки из Марьиной рощи. Значит нападение на «Кривого» можно было представить, как месть пострадавшего конкурента. Так мы превратились в своего рода «охотников», а он – в «дичь» …
Напасть надо было неожиданно и так, чтобы он нас никто не видел – желательно ночью. Мы были детьми, и
